– Ты видел их?
– На фотографии.
– В жизни они интересней! – Женщина заулыбалась. – Хочешь, познакомлю?
– Будет трудно объяснить, почему отец вдвое младше сына и ровесник внуков. Я не растил их, не помогал им, не жил их бедами и радостями.
– Здесь нет твоей вины.
– Они могут посчитать иначе. Сама подумай: жизнь у людей сложилась и течет по устоявшейся колее, и вдруг – на тебе! Неизвестно откуда взявшийся отец и дед! Сочтут сумасшедшим или, того хуже – жуликом.
– Трусишь?
Крайнев кивнул.
– Все мужики такие! – вздохнула женщина. – Воевать – орлы, а как в самом главном… К тому же ты не еврей. Нас слишком мало на земле, мы ценим каждого родственника. Сама им скажу. Как тебя зовут, по- настоящему?
– Виктор. Виктор Иванович. – Крайнев протянул визитку.
– Непривычно. Савелий мне нравился больше. Отдам. Пусть думают.
Некоторое время оба молчали.
– Ты давно в Израиле? – спросила женщина.
– Неделю.
– Один?
– С Настей.
– Как она?
– Освоилась. Работает сиделкой в кардиоцентре. У нас все хорошо.
– Кто б сомневался! – вздохнула женщина. – С тобой, да чтоб плохо? Дура я, дура! – Женщина заплакала. Крайнев наклонился и поцеловал ее в соленые щеки. – Ладно! – Она оттолкнула его. – Иди! Попрощался – и будет!
Крайнев встал.
– Постой! – Женщина приподнялась на кровати. – Я хочу, чтоб ты знал. Дни с тобой – самое светлое, что было в моей в жизни. Когда было трудно, я вспоминала их, и становилось легче. Спасибо! Пусть у вас сбудется, что не сбылось у нас! Благослови вас Бог!
Крайнев поклонился и вышел. В отель он вернулся к обеду и нашел Настю на пляже. Она загорала на лежаке, рядом сидел какой-то хлыщ и молол языком. Завидев Крайнева, хлыщ растворился, словно его и не было.
– Кто это? – спросил Крайнев.
– Не знаю! – пожала плечами Настя. – Пришел, сидит, болтает, но о чем – непонятно. Я не понимаю по-английски.
– Что тут понимать! – сердито сказал Крайнев. – Ежу ясно. Его счастье, что смылся.
– Видел Соню? – спросила Настя.
– Ты знаешь? – удивился Крайнев.
– Я не понимаю по-английски, – сказала Настя, – но слово «госпиталь» одинаково во всех языках. И фамилию «Гольдман» я не забыла. Как она?
– Умирает.
– От чего?
– От болезни, которую не умеют лечить. Старость. Ей за девяносто.
– Что она сказала?
– Пожелала нам счастья. И благословила.
– Она добрая, – сказала Настя. – Потому предпочла тебе мужа. Тот был больной и слабый, а ты сильный и мог за себя постоять.
– Это правда! – согласился Крайнев. – Я и сейчас такой. Увижу еще раз приставалу возле тебя, сделаю из него пляжный зонтик! Вкопаю в песок головою вниз…
Вечером в отеле Виктор с Настей танцевали, пили вино и смеялись над ужимками аниматора. В номере Крайнев наполнил ванну, усадил в нее Настю, выкупал, завернул в полотенце и отнес в постель. Она довольно жмурилась и позволяла ему делать с ней все, что он хочет.
– Что ты задумал? – спросила Настя, когда он, умиротворенный, притих рядом.
– О чем ты?
– О том! Ничего не делаешь просто так, я тебя знаю. Обещал показать мне море и показал. Попрощался с Соней… Носишь меня на руках и лелеешь, как до свадьбы не лелеял. Словно просишь прощенья. Куда собрался?
Крайнев понурился и сказал.
– Ну вот! – воскликнула Настя. – Я так и знала!
Слезы побежали у нее по щекам. Виктор виновато стал их отирать, бормоча нечто примирительно- ласковое.
– Притащил меня в будущее и бросаешь! – не унималась Настя.
– Это всего лишь миг! – убеждал Крайнев. – Ты же видела. Растворился – и появился снова.
– Это здесь миг! – не согласилась Настя. – Там – месяцы! Там война, стреляют, а ты всегда лезешь под пули…
– Меня нельзя убить, я из будущего.
– А это что! – Настя ткнула в шрам на его плече.
– Подумаешь, царапнуло!
– Если неуязвимый, почему ранило?
– Настя! – сказал Крайнев. – Там Саломатин, твой отец, Валентина Гавриловна, десятки других знакомых нам людей. Они сражаются, погибают, пребывают в голоде и холоде, а я загораю на курорте, в то время как могу им помочь. Когда в банке мне запретили перемещаться в прошлое, говорить было не о чем. Но теперь появилась возможность…
– Возьмешь меня с собой?
Крайнев покачал головой.
– Не разрешат.
– Тогда и тебя не пущу!
Они спорили чуть ли не до утра и уснули непримиренные. Следующий день был предпоследним в поездке, и они провели его на пляже, почти не разговаривая. Вечером, когда Крайнев тоскливо лежал на кровати, Настя вдруг подошла и прильнула к нему.
– Когда отправляешься?
– Не скоро, – сказал Крайнев. – Бюрократическая организация, пока все согласуют. Новый год встретим вместе.
– Да? – Настя заулыбалась и принялась его целовать. – Не обманываешь?
– Чтоб мне сгореть!
– Смотри! Обманешь, сама спалю!
– Я несгораемый! – сказал Виктор, расстегивая ее сарафан. – Уж нас душили-душили, стреляли- стреляли, а мы – вот! Живые и здоровые, веселые и счастливые…
Крайнев ошибся: перемещение отложили до марта. Проблема оказалась не только в бюрократии. Гаркавин отнесся к желанию Виктора чрезвычайно серьезно. Его заставили пройти полный курс подготовки. Учили не только стрелять из всех видов оружия, ставить и снимать мины, маскироваться на местности и организовывать засады, но и немецким речевым оборотам того времени, особенностям функционирования различных немецких учреждений на оккупированной территории, их непростым взаимоотношениям, методам борьбы с партизанами и многому другому. Как потом подсчитал Крайнев, с ним работало больше тридцати человек. Ему пришлось выезжать на полигоны, жить там неделями, что очень не нравилось Насте.
– Зачем все это? – спросил как-то Крайнев Гаркавина. – Ну ладно, немецкая форма, документы, речевые обороты. Но иерархия взаимоотношений между воинскими чинами? Я же не в шпионы…
– Ситуация может сложиться непредсказуемо, следует исключить любую случайность, – спокойно
