«…И не ходил в землю Галицкую более никто: ни князья русские, ни ханы половецкие, ни короли ляшские, ни жупаны угрские. Бо страшилися смоков богомерзких, коих навел князь Иван на Галицкую землю. Никем не воюемая, расцветала и богатела земля та, со всех концов Руси тек к Галичу черный люд. Бо князь Иван ласков был до смердов, принимал и селил их на землях своих, наделяя тяглом и скотами всякими, давая житло и хлеб. В жены взял Иван смердку, появ ея по любви. Отвернулись после того от Ивана русские князья, не ездили в гости к нему и к себе не звали, молвя меж собою: «Смердий князь!» Зато ездили гости торговые, оставляя серебро и злато — за хлеб и скору, мед и портна, коней и волов. А холопов князь воспретил имати в землях своих, рече: не гоже брату брата своего рабом пояти. Воспретил Иван тако же священницам утеснять язычников поганых, рече: каждый да держится веры своей. Коли вздумает веру сменить, пусть делает по доброй воле, не принуждаем бысть. Услыхав о сем, митрополит киевский ездил Ивана увещевать. Князь принял владыку с великим почтением, одарил дарами многия, но на речи старца почтенного рек тако. «Господь наш, Иисус Христос, и апостолы его души человеков словом улавливали, а мы ладим мечом. Не угодно Господу крещение силою, бо взыскует Господь любви истинной от людских сердец». Сам враг рода человеческого вложил прелестные слова в уста князя, бо не нашел митрополит, что ответити, и отбыл во смущении.
Держал стол свой Иван в Звенигороде, а в Галиче сесть не всхоте, бо много крови в граде сем пролито было. Воспретил Иван величать себя «князем», а токмо «господином», хотя люд черный меж собою звал его «наш князь». Бо судил Иван строго по правде, не дозволяя забижати ни сироты, ни вдовицы горькой. А преставися князь Иван ветхими деньми, в серебряной седине. Плач великий и стон стоял тогда в Галицкой земле, со всех концов тек люд к Звенигороду. Седмицу не давали смерды князя погребати, бо каждый милел гробу его поклонитися. Положен бысть князь Иван в церкви Покрова возле отца и матери своей, гроб его и доселе там. А што далее, не вем…»
Неизвестный летописец. 
