— Рули левее… Ладно, конечно, знаю. Будут сватать на новую работу. Помнишь, капитан из милиции приезжал на собрание? Вот, считают, тебя можно рекомендовать. Гордись! Нет, кроме шуток.
— Да…
В общем-то, это не было неожиданностью. Игорь Семенов, секретарь комсомольской организации — молодец парень: как вцепился в Козыркина! — уже разговаривал с Алексеем. Договорились, что Захаров подумает. И вот надо давать ответ…
— Ну а ты, Валентин, как считаешь, соглашаться?
— А что ты теряешь? Оклад у них не меньше твоего теперешнего заработка… Да и обстановка у тебя тут сложилась…
— У меня? Она — и у тебя тоже. Козыркин с Соколом и тебя подаивали…
— Ну, я… Знаю, ты злишься, что я не выступал на этом собрании. Вспомни, сколько ребят выступало? А толку? Козыркин-то все еще в бригадирах. И неизвестно, снимут ли его… Видишь, как все повернули: смесители вместе с ключами жильцам будет вручать домоуправ под расписочку. За что же теперь снимать? Нет, Козыркин кому-то нужен… Не будь все-таки-ребенком, Леша: когда подходит очередь на квартиру, можно и не выпрыгивать, как карасю из воды. А я, сам знаешь, готовлюсь в ответственные квартиросъемщики.
— Да, Валя… Мудрый ты человек. Ну так, выходит, соглашаться мне? А ты пошел бы туда?
— А что, и мне предлагали, не последняя спица в колесе. Но мне нельзя туда. Поздно: жена, ребенок опять же…
— Да, Валя… Тебе, — с нажимом произнес Алексей, — туда нельзя.
Они не встречались около месяца. Столько же он не видел Генку. До вчерашнего вечера.
…Она ждала у общежития.
— А знаешь, Лешечка, плохо мне…
Двумя руками схватила его за лацканы пальто, отчаянно и беспомощно дергала, потом уткнулась в грудь и заплакала… Если бы знать, как помочь ей! Но чужую семью не склеишь. И потому он молчал. Только тихо гладил ее по щекам, чувствуя под пальцами теплые слезы.
Потом она пошла.
— Генка! — окликнул он, вспомнив, что не сказал самого главного — что он, Алексей, всегда будет рядом, что дороже человека…
Она не услышала. А из темноты вышли четверо. Пятый, Сокол, был в стороне…
Ну, ничего. До смерти не убили… Плохо только: именно перед медкомиссией все это произошло…
В дверь постучали. Алексей поспешно закрыл лицо уже остывшим полотенцем, оставив щель для глаз.
— Входите!
Вошел Игорь Семенов и, прищурившись близоруко, закрутил головой, разыскивая хозяина.
— Входи, комсорг. Здесь я, в наличии.
— Здорово, битый. Кто же тебя так?
— Уже наслышан?
— Ребята из управления механизации звонили… С тобой живут, что ли?.. Но я-то не от них узнал.
— Прошли митинги и демонстрации протеста?
Игорь усмехнулся:
— Почти так… Козыркин, во всяком случае, бурно протестует.
— Козыркин? Против чего же?
— Против того, что мы тебя в органы рекомендовали. Даже ходока в партком послал. И знаешь кого? Твоего кореша — Кочнева.
— Валентина? И что?
— А то, что мне как члену парткома поручено разобраться. Когда от имени бригады заявляют, что не хотят терпеть в своем здоровом коллективе склочного и аморального — чью жену ты успел тут совратить? — да к тому же замешанного в пьяной драке человека, то партком должен реагировать.
Алексей, сдернув с лица полотенце, приподнялся на локтях, всматриваясь, не шутит ли? Потом тихо опустился на подушку.
— Комсорг, я, пожалуй, тебе не верю…
Семенов, сидевший на соседней кровати, вскочил и заходил по комнате.
— Вот-вот! Что — ты! Я собственным ушам не верил! Слушай, неужто может быть такое паскудство, а? Да что… ведь было… Все как по нотам: и мнение коллектива, и мнение ближайшего друга… Ну, ладно. Завтра все выясним. Завтра собрание. Потом приду, расскажу…
— Собрание, значит… Вы бы хоть меня подождали. Неудобно вроде: рекомендовали — при мне, а пересматривать — заочно…
Семенов удивленно обернулся, подошел к Алексею и, близко нагнувшись к нему, принялся рассматривать разбитое лицо.
— Эк они тебя… Но все равно. Дурак ты. Кто тебе сказал — «пересматривать»? Завтра ребята из ОБХСС придут. Они тут по моей просьбе кое-что проверяли. Собрание-то не комсомольское — партком и постройком проводят по результатам их работы. Так что бригадир у вас новый будет. Да и мастер тоже… И потом вот что. Ты как хочешь — видно, у тебя есть причины не говорить, кто и за что тебя бил — так? Так вот, ты как хочешь, а я в это дело влезу. Это мордобитие, моментальная реакция бригадира — и какая реакция! — все это вряд ли совпадение. Это даже мне ясно. И лучше, если б ты помог.
— Значит, с моим направлением ничего не меняется… — опять уклонился Алексей.
— Не хочешь… Ну что ж, подожду, пока поймешь, что такие штуки прощать нельзя. Ни по каким причинам!.. Ладно. С твоим направлением ничего, конечно, не меняется… А вот меня снова не взяли. По зрению…
НА ПОСТУ
Ерши были так себе. Да что там, совсем дохлые ершата. Потянут все три на полкило? Кости да плавники… И нес рыбу этот мужчина, почти не спрятав: в авоське, чуть обернув куском мятой газеты.
— Значит, старшим мастером лова работаете? — Алексей подышал на озябшие пальцы, снова взялся за авторучку.
— Да… — тралмейстер краснел так, что даже грудь, видневшаяся из-под расстегнутого ворота рубашки, стала бордовой. — Тьфу, анафема! Двенадцатый год в море хожу — и вот, дожил… Слушай, сержант! Пропади они пропадом, эти ерши, выкинь ты их к чертовой матери! Не пиши на судно. Ведь со стыда сгорю…
— А когда рыбу в сетку клали, не горели со стыда? Знали же: государственная.
— Сержант, — второй, повыше, выдвинулся из-за спины тралмейстера, — я с ним на одном пароходе, боцманом… Так что сам видел… Поверь, Антоныч в этом рейсе государству столько рыбы сберег, что хватит и тебя, и твою проходную завалить. И крыши не видать будет. Не позорь человека…
— А ему что! Он в море не ходит — вишь пристроился! — Это опять подал голос тот, с усиками. Алексей выгрузил из его рукавов, карманов и из-за брючного ремня килограммов шесть окуня холодного копчения. Минут тридцать парень крутил, не называя настоящего места работы. Милиционер новый, молодой — и усатый пробовал все приемы, пытаясь уйти безнаказанно. Сначала хотел прорваться силой. Алексей утихомирил его. Потом вдруг сделался таким кротким, так жалобно просил отпустить его, что Захарову стало неловко за этого «актера». Теперь, почувствовав неожиданную поддержку, усатый приободрился, пробует выедать на грубости: — Он рыбу жрет всякую, а рыбак — не моги!
— Да не верещи ты! — досадливо поморщился боцман. — Не всем в море ходить. Тут тоже надо кому-то стоять. Вон ты как отоварился… Но и то верно, сержант, — обратился он опять к Алексею, — обидно бывает. Зайдешь после баньки пивка выпить, а там уже стоит ханыга какой-нибудь, машет перед твоим
