носом вот таким ершиком — угощай, мол, за соленую рыбу пивом. Влить бы в этого бича кружек десять… Через мои руки за рейс, может, несколько тысяч таких ершей прошло, однако в буфете я не могу порцию к пиву купить. Торговля у нас неразворотливая. Вот и тянут через проходную эти хвосты. Так-то, брат…
Инструкцию Алексей помнил. В ней все просто и ясно: обнаружил хищение — задержи расхитителя. Но легко сказать — задержи… Пожилому придется, наверное, списываться с судна. Не из тех нахалюг, коим плюнь в глаза — им все божья роса… Тралмейстера отпустить, усатого задержать? Тоже не годится. А черт с ним, с усатым. В конце концов, рыба останется в порту — это главное.
Алексей протянул пропуска:
— Уходите.
Тралмейстер хотел что-то сказать. Похоже, поблагодарить. Потом, видать, понял: неуместно. Покраснел еще больше, махнул рукой и, неловко подхватив чемодан, заспешил за боцманом. Усатый юркнул следом.
Утром, сдавая рыбу, Захаров написал в рапорте:
«…Нарушители скрылись».
Дежурный прочитал, поглядел внимательно:
— Скрылись, значит?
Алексей промолчал.
— Пожалел?
— Пожалел.
— А ты знаешь, что это называется попустительством? Скажите на милость, он за начальника решает, кого наказывать, а кого помиловать! Ты понимаешь, что тебя за это надо с работы увольнять?
Дежурный, старшина Евдокимов, отработал на охране рыбного порта почти два десятка лет. Человек он сдержанный, не шумливый. Алексей впервые видел его таким рассерженным.
— Ты там, на проходной стоя, мог проверить, кого ты отпускаешь? Ты характеристики затребовал, с капитаном поговорил, так, что ли?
Алексей уныло молчал. Евдокимов смягчился:
— Да, не каждому надо на всю катушку… Есть преступление, и есть проступок. Вот для того, чтобы безошибочно определить это, кроме тебя, постового, зарплату получают еще и командиры — от старшины Евдокимова до начальника отдела. У нас другой опыт и другие возможности, чем у тебя.
Однажды на развод, который проводил начальник отдела, были приглашены все свободные от службы постовые. Люди понимали, что это — не просто так, и ждали того важного сообщения, ради которого подполковник пригласил их сюда. Инструктаж заканчивался.
— …Особенно тщательно досматривайте машины и личные вещи моряков с прибывших судов. А теперь остаться тем, кто сегодня не занят в наряде. Остальные до заступления на пост могут отдыхать.
Оставшихся подполковник пригласил сесть поближе.
— Товарищи, вас я прощу поработать во внеслужебное время. С рыбокомбината сообщили недавно о значительном хищении рыбы. После этого преступники еще два раза воровали самую дефицитную продукцию из цеха холодного копчения. Последний случай — вчера. Похищено около шестидесяти килограммов палтуса, окуня. Ясно, что такую партию рыбы выносят с территории порта не в карманах и рукавах… Хотя и это полностью не исключается. Вот почему надо усилить бдительность на проходных. А кроме того, организуем патрулирование в порту и на новых, южных причалах. Мы с секретарем парторганизации и с комсоргом Приходько уже наметили тут кое-что… Валентина Наумовна, пожалуйста.
Приходько, выбранная недавно групкомсоргом, зачитала списки патрульных групп, назвала маршруты. Потом спросила:
— Возражений нет, товарищи? Тогда начнем с сегодняшнего дня.
Алексей попал в одну группу с ней самой. Ничего в тот вечер не произошло, если не считать, что с тех пор он все чаще думал об этой девушке.
…Неделя патрулирования не принесла новых открытий по делу о хищении рыбы. Зато дежурная комната не пустовала круглые сутки. Драка у проходной — ребята вели сюда драчунов. Вот в голос — а поэтому фальшь особенно режет ухо — рыдает женщина, буфетчица с плавбазы. «Приголубила» казенный сервиз, несла домой в сумке.
Двое молодых матросов. Сопляки еще — а в море могли наделать беды: пытались на грузовой машине провезти в порт целый ящик «Столичной»…
Но «рыбаки» не попадались. Были задержания, но мелкие — один-два хвоста в карманах.
Ясно, что рыба из коптильного цеха уплывала не через проходные.
Однажды Приходько позвала Алексея с собой:
— Сегодня комсомольское собрание в деревообрабатывающем. Из комитета комсомола судоверфи звонили. Сходим? Посмотришь, как общественность реагирует на наши сообщения…
Валентина была в гражданской одежде: розовая вязаная шапка с белым помпоном, светлое прямых линий, пальто, высокие коричневые сапожки. Короткие волосы с одной стороны подобраны под шапочку, с другой густо закрывали щеку. Алексей любовался, не умея и не пытаясь скрыть этого.
— Идем, идем! — она со смехом подталкивала его под руку, смущаясь и радуясь вниманию.
До собрания оставалось еще минут сорок. Они медленно шли по причалам.
Алексей, бывавший здесь уже не однажды, всякий раз с любопытством разглядывал скопление кораблей, выстроившихся в два, три, а то и четыре ряда вдоль изломанной причальной линии. Мачты, трубы, рубки, вздыбившиеся траловые дуги, высокие борта уже разгруженных плавбаз над траулерами, еще не опорожненными, вдавленными тяжестью в воду, яркие пятна спасательных кругов, стрелы-фермы портальных кранов — все это поначалу казалось ему каким-то загадочным единым механизмом, который сам по себе движется, что-то непрерывно делает, сопровождая свои действия хаотическим смешением звуков: лязгом, скрежетом, ударами, свистками, звонками. И только позже, пообвыкнув, Захаров начал замечать среди нагромождения металла человеческие фигурки, начал понимать, что в механизированном хозяйстве так и должно быть: дело делается, а людей не вдруг и увидишь. Теперь, глядя, как медленно, по сантиметру приближается форштевень громадного транспортного рефрижератора, Алексей замечал под бортом колосса и маленький портовый буксир — истинную причину этого движения. Когда омытый всеми морями и осушенный всеми ветрами нос корабля мягко коснулся причала и просмоленное дерево, с виду каменное, начало проминаться, как тростник, и дымиться в месте касания, Алексей подтолкнул Валентину локтем:
— Как думаешь, что сейчас говорит капитан на буксире?
Валентина рассмеялась. Слышно ничего не было, но капитан, стоявший на крыле мостика, так красноречиво жестикулировал, как бывает только при весьма энергичных выражениях.
Встречающие начали двигаться к середине корабля, где моряки уже готовили к спуску парадный трап. Сейчас вся эта праздничная толпа поднимется на борт, и причал снова обретет свой строгий рабочий вид. Валентина смотрела вслед взбудораженным женщинам, и Алексею почудилась горечь в ее голосе:
— И провожают, и встречают пароходы совсем не так, как поезда…
— Что-то вспомнилось? — осторожно опросил он.
Чего греха таить, в мечтаниях своих, связанных с ней, Алексей уносился далеко. Кажется, гораздо дальше, чем следовало бы.
— Вспомнилось… — Она все стояла, глядя на праздничную суету, потом медленно пошла дальше. — Давай считать, что просто песня вспомнилась. И ничего, кроме песни…
Они молча шли, шли самой дальней дорогой — мимо глубоководного причала, мимо полосатой будки постового на границе территории порта и судоверфи. Постояли у слипа: толстые цепи под рокот мощных лебедок тащили по выходящим из воды рельсам многоколесную тележку. На тележке выезжал на берег учебный парусник — ремонтироваться. И Валентина, и Алексей первый раз видели, как поднимают судно на слип. Сейчас девушка завороженно смотрела на неожиданно большой обсыхающий корпус, на вылезающие из воды лопасти винта… Алексей что-то рассеянно отвечал на ее частые, как сыплющийся горох, вопросы.
