нежным брюшком. «Да ты, оказывается, даже есть не умеешь самостоятельно!» Взяв его на руки, Ева поила его из ложки, в душе посмеиваясь над просыпающимся в ней материнским инстинктом. Через несколько минут щенок уже спал, доверившись ее теплым рукам.
«Я бы назвала тебя Обломовым». Она принесла его в спальню и уложила рядом с собой. «Видишь, Обломов, я не могу спать одна. Но это не потому, что я такая слабая, нет. Просто ты теплый, живой, и с тобой не страшно». Она разделась, поцеловала его в нос и легла. «Завтра я куплю тебе мяса и буду учить есть из миски», — бормотала она сквозь сон и совсем было уже уснула, как звонок у двери мгновенно разбудил ее. Это не мог быть Франсуа, обычно он предупреждал о своем приходе по телефону. Бернар?
Накинув халат, она побежала к двери. Включила на крыльце свет и сквозь прозрачное толстое узорчатое стекло двери увидела стоящего под дождем мужчину. Руки ее дрожали, она никак не могла справиться с замком. И вдруг вспомнила, что ворота заперты, калитка тоже.
Как же мог этот человек пробраться к дому?
— Кто там? — спросила она, дрожа от страха.
— Это я, ночной кошмар! — мрачно отозвались за дверью, и Ева услышала знакомые интонации. Она распахнула дверь. На пороге стоял Лева. В светлой шляпе и плаще, с чемоданом в руках он не был похож на самого себя. Когда же он снял шляпу и Ева обнаружила вместо длинных волос аккуратную стильную стрижку, то удивилась еще больше.
— Я прямо из аэропорта, как ты понимаешь. — Он не мог скрыть улыбки, все стоял и смотрел на Еву. — На такси, вот, приехал, сказал адрес, и меня мигом сюда привезли. Слушай, — он все-таки сообразил закрыть за собой дверь, — все улицы освещены, дождь.., это так красиво… Как я тебе завидую!
Ева, радуясь Леве и тому, что она наконец-то сможет показать кому-то из «своих» дом, включила везде свет и теперь водила гостя за руку, показывая комнаты, зимний сад, мастерскую.
— Я рад за тебя, Евочка… — Он притянул ее к себе и поцеловал. — Ну вот, теперь я действительно чувствую, что это ты.
Только тогда Ева вспомнила, что она в халате, и бросилась в спальню, чтобы надеть что-нибудь поприличнее. Она вышла к Леве через минуту в домашних брюках и тонком свитере.
— Знаешь, а ты немного изменилась. Но все такая же красивая… Слушай, давай выпьем. — Он достал из чемодана бутылку коньяку, Ева принесла поднос с бокалами и фруктами.
— Ущипни меня, — попросила она, сделав несколько глотков жгучего напитка. — Какими судьбами?
— Фантастическими. Но об этом потом. Знаешь, мне бы погреться в горячей ванне и привести себя в божеский вид. Ева, мне до сих пор не верится, что я у тебя. И где?
В Париже!
Она проводила его в ванную.
— Послушай, здесь такое огромное окно в цветах… Как-то непривычно! — крикнул он оттуда, и Ева улыбнулась. Вот и первый гость из Москвы.
Она вернулась в комнату, налила себе еще коньяку, выпила и заела шоколадом. Если бы не плащ, брошенный на стуле, можно было подумать, что она бредит. Но нет, из ванной доносился плеск воды, запахло розовым мылом.
Она подошла к зеркалу, увидела блестевшие на ресницах слезы и спросила себя, откуда они, почему? Ведь все так хорошо.
Вовремя опомнившись, она поспешила на кухню. Вчера шел дождь, она позвонила Вирджини и сказала, что приходить не стоит, и, как оказалось, напрасно: холодильник был пуст. Тогда она позвонила в ближайшее кафе в надежде, что там еще кто-то остался или, наоборот, уже пришел, ведь начало светать. Она довольно часто звонила туда, когда к ней неожиданно приходил Франсуа, они заказывали цыплят и горячие бутерброды. Когда в кафе взяли трубку, она облегченно вздохнула и заказала холодную телятину, сыр, вино и ореховый торт. Потом, подумав немного, холодное пиво и русскую водку.
Они уснули около девяти часов, а проснулись уже в полдень, когда спальню заливало яркое солнце. Дождь прекратился. Ева услышала слабый писк и, нащупав рукой ползущего к ней по ковру щенка, взяла его к себе. Лева, не открывая глаз, обнял ее и прижал к себе.
— Осторожнее, Обломова раздавишь! — прошептала она, поглаживая крохотный черный комочек и умиляясь тому, как щенок лизал ее руку горячим шершавым язычком.
Лева, приоткрыв глаза и отстранив Обломова, подмял под себя Еву, развел ей руки в стороны:
— Можно я немного, хотя бы с часок, побуду твоим Адамом? Будь хорошей девочкой, расслабь свои чудесные ножки, вот так… Тес…
Тебе же хорошо? А сейчас будет еще лучше…
Она не помнила, сколько еще прошло времени, как раздался телефонный звонок. Она попыталась высвободиться, но Лева не хотел останавливаться, и тогда она, сделав неимоверное усилие, протянула руку и смогла дотянуться до трубки.
— Да? — хриплым голосом спросила она, задыхаясь, и с трудом соображая, где она и что с ней.
— Ева, — услышала она мужской голос и от ужаса широко раскрыла глаза. — Я не могу без тебя… Слышишь?
— Вы ошиблись номером, — произнесла она, положила трубку и почувствовала, как из глаз ее потекли слезы.
Лева перекатился на другой край кровати и теперь тяжело дышал.
— Вечно кто-нибудь помешает, — усмехнулся он. — Но все равно тот, кто звонил, опоздал… Главное в нашем мужском деле — все доводить до конца.
«Не хватало только, чтобы теперь пришел Франсуа», — подумала Ева. Голос все еще звучал в ее голове.
В час пришла Вирджини. Ева предложила Леве навестить Натали.
Все равно, думала она, скрыть его приезд будет невозможно. А если Бернар догадался, почему она не стала с ним говорить, то тем лучше.
Невозможно жить только ожиданием и надеждами.
— Да я, собственно, приехал в основном к ней. И вскоре ты поймешь…
Но Ева ничего не слышала. Ходила по дому, разговаривала с Вирджини, покормила обедом Леву, а потом вывела из гаража машину и отвезла его на улицу Марэ.
— Как, ты не зайдешь? — спросил удивленный Лева.
— Нет. Разве что вечером… — Она уже все поняла: это Гриша нарочно отправил Драницына в Париж, чтобы помирить Еву с Бернаром. Другой причины приезжать сюда у него не было. Не такой Левка человек, чтобы разъезжать по заграницам, даже если у него есть деньги. Уж она-то его знала. Должно случиться что-то из ряда вон выходящее, чтобы поднять его с места. Но сейчас она так устала, что самое лучшее в ее ситуации было остаться одной. Она так и сделала. Поехала в кондитерскую, съела там четыре огромных пирожных — для поддержания сил, а затем медленно покатила вдоль набережной Сены, любуясь порыжевшей листвой каштанов и проплывающими живописными баржами и яхтами. Неожиданно она увидела «Коллетт» и вздрогнула. Ева припарковала машину и почти час стояла на набережной, предаваясь сладостным воспоминаниям, связанным с этой яхтой. Она думала о том, что живет не правильно. Ненормально. Что поддается любому порыву, не отдавая себе в этом отчета. Что с такой, как она, не сможет жить ни один мужчина. Что невозможно любить сразу нескольких мужчин.
«Но я же люблю!» Она вернулась к машине и поехала дальше. И с каждым километром она находила все больше и больше слов в свое оправдание.
Она поставила кассету с песнями Милен Фармер и жизнь показалась ей не такой уж и мрачной. Ева ехала и смеялась собственным фантазиям, рисовавшим ей семейную жизнь вместе с Бернаром, Гришей и Левкой. Она видела себя в окружении этих милых мужчин в своем доме, как она готовит завтрак, как они вчетвером на огромной кровати пьют кофе и едят так полюбившиеся ей круассаны или бриоши… Днем она будет работать в мастерской, а вечером они все вместе поедут ужинать в ресторан. И она будет счастлива. Она будет заботиться о них, а они — о ней. Это будет настоящая жизнь. А спать они будут вместе, как никто еще не спал. Перед сном скажут друг другу «спокойной ночи», а утром — «с добрым утром». А Обломов вырастет и превратится в огромного симпатичного ньюфаундленда.
«Форменный бред. У меня выветрились все мозги. Надо было надеть косынку».
Она вернулась домой, и впервые ей захотелось запечатлеть свою придуманную жизнь на холсте. Она
