«Девушка? Ночью в горах? Да еще с разбойничьей песней, — удивился Гриша. — Пожалуй, такая же стрекоза, как Галя», — вспомнил он свою школьную подругу, Галю Лесовскую.
На скале, как взмах крыла вспугнутой птицы, пронеслось белое платье. Через мгновение оно мелькнуло уже в другом месте. Девушка легко перепрыгивала с камня на камень. Роста она была невысокого, но, видимо, сильная, ловкая. По виду Гриша дал бы ей не больше шестнадцати лет.
— Ёжо! — насторожился Цирил. — Твоя сестра. Она же у коменданта работает!
— Ну так что, выдаст, что ли? — с обидой спросил Ёжо. — Она прислугой, а не полицейским.
— Да я ничего, — виновато замялся Цирил. — Только почему среди ночи распелась?
— Страх отгоняет. Она всегда так… Эй, вояка в юбке! — окликнул Ёжо сестру. — Куда ты?
— Ёжко, Ёжко, в Медзиброде партизаны! — горячо заговорила девушка, подбегая к костру. — Выпустили всех арестованных. Убили коменданта. Наш уехал на похороны. А я сразу домой. Хотела постирать тебе. Да по дороге узнала, что…
— Ну, застрочил пулемет! — Ёжо махнул рукой. — Узнала то, узнала это. Больше твоего знаем, да не хвастаем! Уходи!
— Как тебе не стыдно! Я старше тебя! И потом… Не для себя старалась, бежала в такую даль…
Цирил степенно, как и подобает вожаку, подошел к непрошеной гостье и сухо спросил, как она сюда попала.
Девушка умолкла, отвернулась.
— Божка, сейчас же уходи! — воинственно наступал на нее брат. — И если проболтаешься…
— «Проболтаешься»! «Проболтаешься»! — передразнила Божена. — Сами так совещались на своем чердаке, что и глухой услышал бы… Давно знаю, что бегаете в эту пещеру. Валашку Яношика ищете, чтобы перебить всех гардистов, а самого Тиссо повесить на той березе, что растет на Крижне. Давно всё знаю! А вот же не выболтала…
Ошарашенные такой осведомленностью, ребята молчали и смущенно переглядывались.
— Чудаки! Ищут валашку Яношика, а она уже давным-давно у партизан.
— Много ты знаешь! — огрызнулся Ёжо.
Но друзья насторожились. А Гриша невольно подался вперед.
— Вот и знаю, все знаю! — затараторила девушка. — От самого коменданта слышала! Чуть что случится в местечке или где-нибудь листовки появятся, он сразу кричит: «Опять эта валашка Яношика! Опять эта проклятая валашка!»
— Чудачка! — Цирил высокомерно отвернулся. — Это он совсем о другой валашке.
— О какой другой?
— Не бабье дело!..
Гриша понял: подпольная типография, которую Вацлав Гудба назвал валашкой Яношика, работает бесперебойно. Значит, он еще не опоздал.
Божена вздохнула и сказала тихо, но так, что все сразу насторожились:
— Цирил, иди домой…
— А тебе какое дело? — не глядя на нее, спросил Цирил.
— Твой отец… Твоего отца…
— Что с ним? Где отец? Посадили?!
— Ранен. И обжегся.
— Что ж молчала?! — набросился Ёжо. — Начала от самого потопа.
— Чтоб не испугать. Дядя Януш об этом просил… Да отец выздоровеет. Бабушка Мирослава уже лечит его.
Торопливо побросав инструменты в яму и завалив ее камнем, ребята убежали. Божена, едва поспевая за ними, рассказывала, что в Ружомберге сгорела фабрика, что фашисты стреляли в рабочих и что ранен не один только отец Цирила…
Тропинка нырнула вниз, голос Божены растаял. Потом и топот затих.
Грише снова предстояло решать, как найти Яна Ковача. Только теперь этог вопрос тревожил сильнее: вдруг и Ковача посадили в тюрьму или убили? Что делать? Бежать за ребятами? Выследить Цирила или Ёжо и поговорить с ними один на один?
ОДИН ПРОТИВ ТРОИХ
Кособокий деревянный домишко, в котором скрылся Цирил, одиноко ютился на самом краю деревни Туречки. К домику не было даже дороги. Как птичье гнездо, чудом держался он на круче, нависшей над рекой.
Гриша давно заметил, что словаки дорожат каждым клочком пахотной земли и строятся в самых неудобных местах, лишь бы выгадать участок под огород или сад. Он видел дома, притулившиеся на голых скалах, в тесных ущельях, на стремнинах, куда ведет лишь узкая, похожая на козий след тропа. Но такое «ласточкино гнездо» парень встретил впервые. Мало того, что кручу, на которой повис домишко, дни и ночи подмывала быстрая горная река, ему еще и сверху угрожала опасность. Словно обрубленный взмахом огромного топора, вздымался над узким двориком гранитный утес. С вершины его большим тяжелым козырьком нависла над домом каменная глыба. Посередине глыбы — старая развесистая ель; под ее густыми ветвями и простоял Гриша остаток ночи, ожидая появления Цирила.
Не случись с отцом Цирила беды, Гриша зашел бы в этот домишко. Но тревожить больного он не решался.
Несколько раз парень задавал себе вопрос: правильно ли он поступил, что пошел за Цирилом, зная, какое в его доме несчастье? Но что ему оставалось делать, если остальные ребята вместе с Боженой шумной гурьбой вбежали прямо в село.
Цирил вышел из дома только на заре. Схватив под навесом ведра и коромысло, он так стремительно промчался вниз, что Гриша не успел спуститься на уступ, с которого можно было заговорить, не боясь постороннего глаза.
«Окликну, когда станет подниматься», — решил Гриша.
Но Цирил возвратился не один. За ним шел полный, одетый в светлый добротный костюм и серую фетровую шляпу человек средних лет. Лицо его казалось настолько добродушным, что Гриша сперва даже подумал, не заговорить ли с ним.
— Пан Маречек, вы в Ружомберге не были, когда загорелась фабрика? — спросил Цирил, мелко семеня ногами и сгибаясь под тяжестью полных ведер. — Вас не арестуют?
— Пока что хожу на воле, а дальше цо пан бог даст! — вздохнул Маречек.
— А гардисты не станут допрашивать папу, пока он больной?..
Но тут Цирил и Маречек окрылись под скалой, и больше Гриша ничего не слышал.
Опять пришлось ждать.
Утро началось за лысой макушкой горы. Солнца еще не было видно, а макушка уже вспыхнула золотым огнем. С этой горы утренний свет потоками хлынул в ущелье. Деревня сразу ожила, зашевелилась. Захлопали калитки, заскрипели ворота хлевов. Потянуло запахом теплого овечьего навоза. Из дворов по крутым, извилистым тропам стали спускаться коровы, телята, дойные овцы и козы. У реки они собирались в небольшие стада и не спеша уходили в лес, за деревню. Кое-где на крутых склонах, свободных от леса, появились косари. На свежевыкошенных зеленых полянах, в расщелинах и на казалось бы недоступных стремнинах выросли аккуратные, обвязанные лозой и придавленные камнями копны свежего сена.
На противоположном склоне ущелья зеленело с полсотни сенокосных полянок. Ни одна из них не превышала четверти гектара. Среди них были такие крутые, на которых немыслимо, казалось, устоять человеку.
Вдруг Гриша увидел, как на одной такой полянке копна зашевелилась и медленно поползла вниз, туда, где чернела крыша старого деревянного домика. Но странно сползала копна — не прямо под гору, а выбирая пологие спуски. Словно кто-то тянул ее или подталкивал сзади. Но кто и где он?
