подступиться.
— Хочешь, я пойду с тобой к доктору Оливейре?
Но Констанса, кажется, сменила гнев на милость. Потянувшись, она сладко зевнула.
— Ладно, пора спать.
— Уже?
— У меня глаза слипаются. — Она медленно поднялась с дивана. — Ты еще посидишь?
— Да, пожалуй. Почитаю немного.
Констанса наклонилась к мужу, легко коснулась губами его губ и вышла из комнаты, оставив едва уловимый аромат духов. Томаш задумчиво разглядывал книжную полку; в конце концов он остановил свой выбор на «Избранных новеллах» Эдгара Аллана По. Ему захотелось перечитать «Золотого жука», историю о таинственном скарабее из «Мира приключений», пробудившую в нем, семнадцатилетнем, интерес к криптографии.
На третьей странице чтение прервал звонок мобильного.
— Слушаю.
— Могу я поговорить с профессором Нороньей?
Такой акцент был характерным для иностранцев, изучавших бразильский вариант португальского; Томаш решил, что его собеседник американец.
— Я слушаю. Представьтесь, пожалуйста.
— Меня зовут Нельсон Молиарти, я управляющий Фондом американской истории. Я звоню из New York… Извините… Нью-Йорка.
— Как поживаете?
— Окей, спасибо. Прошу прощения за поздний звонок. Не помешал?
— Что вы, ни в малейшей степени.
— Oh, good! — воскликнул Молиарти. — Профессор, не знаю, доводилось ли вам слышать о нашем фонде…
По голосу незнакомца было ясно, что он уверен в отрицательном ответе.
— Нет, признаться, не приходилось.
— Ничего страшного. Наш фонд зарегистрирован в Соединенных Штатах как некоммерческая организация, которая спонсирует исследования по американской истории. Наша штаб-квартира находится в Нью-Йорке, оттуда мы отслеживаем интересные проекты по всему миру. Но недавно мы столкнулись с проблемой, поставившей под угрозу дальнейшую деятельность фонда, который уполномочил меня с этим разобраться в двухнедельный срок. У меня только что состоялся разговор… Вот, собственно, я вам и звоню.
Последовала пауза.
— Алло!
— Профессор Норонья!
— Да, я слушаю.
— Решение нашей проблемы зависит от вас. Скажите, когда вы могли бы вылететь в Нью-Йорк?
II
В холодном вечернем воздухе было отчетливо видно, как от асфальта поднимается пар, такой густой, словно под землей прячется действующий вулкан. Острое обоняние Томаша различало свежий аромат жареной картошки и более приглушенный запах китайских пельменей; впрочем, были проблемы поважнее голода: например, как защититься от пронизывающего дыхания Арктики; поднятый воротник почти не спасал, руки приходилось судорожно сжимать в карманах. Нью-Йорк встречал уроженца Средиземноморья неласково: в Лиссабоне начиналась весна, а на восточном побережье Соединенных Штатов царил зимний холод, и студеный северный ветер собирал над городом снежные тучи.
Самолет Томаша приземлился в аэропорту Кеннеди несколько часов назад. Устрашающего вида черный лимузин, предоставленный фондом, доставил его к подъезду «Волдорфа-Астории», шикарного отеля в стиле ар деко, который занимал целый квартал между Лексингтоном и Парк-авеню. Слишком утомленный, чтобы в полной мере оценить архитектурные изыски и экстравагантный интерьер, вновь прибывший гость Нью-Йорка бросил багаж в номере, попросил у портье карту города и отпустил лимузин, чтобы пройтись пешком. Это была ужасная ошибка. Нет ничего приятнее прогулки по Нью-Йорку в хорошую погоду. Однако холод превращает этот город в преисподнюю. Холод делает знакомое чужим, прекрасное уродливым, захватывающее вульгарным.
На каменные джунгли опускались сумерки; пока Томаш не успел как следует промерзнуть, шагать было легко. Он даже решился пройтись мимо небоскребов на Пятидесятой улице и свернуть на Лексингтон- авеню, чтобы посмотреть на штаб-квартиру «Дженерал электрик». Холод напомнил о себе на пересечении Американского бульвара и Седьмой авеню; нос болел, глаза слезились, тело сотрясала мелкая дрожь, но хуже всего пришлось ушам; они горели так, словно кто-то безжалостно натер их наждаком.
Но слева уже сияла огнями Таймс-сквер, и окрыленный Томаш прибавил шагу. Спустившись по Седьмой авеню, он оказался в сердце Театрального района. От иллюминации на пересечении Седьмой и Бродвея было светло как днем; яркий свет разливался по улице, проникал всюду, изгоняя тьму и обостряя чувства; уличное движение было судорожным, хаотическим; пешеходы сновали по тротуарам, точно муравьи, одни спешили по своим делам, другие надолго застывали на месте, завороженные удивительным зрелищем; неоновые вывески сверкали всеми цветами радуги, огромные буквы билбордов призывали покупать и смотреть телевизор, бесчисленные афиши заманивали на новые спектакли, вокруг творилась мистерия лиц и света.
В кармане внезапно ожил мобильник. Томаш достал телефон и поднес к уху.
— Алло.
— Профессор Норонья?
— Да?
— Это Нельсон Молиарти. Все в порядке? Долетели нормально?
— А, да. Все хорошо, спасибо.
— Вы довольны нашим водителем?
— На все сто.
— А как вам отель?
— Чудесный.
— «Волдорф-Астория» — одна из наших главных достопримечательностей. В нем останавливаются все американские президенты во время своих визитов в Нью-Йорк.
— Вот как? — восхитился Томаш. — Прямо все?
— Без исключения. С тысяча девятьсот тридцать первого года. «Волдорф-Астория» — весьма престижное место. Его давно облюбовали политики, кинозвезды и художники. Герцог и герцогиня Виндзорские, например, здесь жили. — Молиарти подчеркнул последнее слово. — Жили, представляете?
— Да, и вправду удивительно. Я как раз хотел поблагодарить вас за возможность остановиться в таком прекрасном отеле.
— Пустяки, не стоит благодарности. Главное, чтобы вам было удобно. Вы ужинали?
— Нет, не успел.
— Тогда могу порекомендовать два ресторана в отеле, «Булл энд Бэр Стейкхаус», если вы любитель мяса, или «Имагику», если предпочитаете японскую кухню. Если верить журналу «Гурме», еду лучше заказать прямо в номер.
— Большое спасибо, но сегодня я вряд ли воспользуюсь вашим советом. Перехвачу что-нибудь на Таймс-сквер.
— Вы на Таймс-сквер?
— Да.
