Комбат минуту молчал, постукивая карандашом по столу. Потом изо всей силы громыхнул по нему кулаком.
— Когда кончится вся эта поебень?! Когда разведрота станет заниматься боевой работой, я спрашиваю?! Когда ты перестанешь корчить из себя миролюбца??
Он поднялся из-за стола, стал ходить по комнате, тиская шею.
— Где этот юный полководец, черт побери?.. Ну, этот… Железко?
— Если ты не сменишь свой тон, — спокойно сказал Оборин, — разговор наш закончится.
— Видал, как с комбатом разговаривает? — процедил Петровский, кивая мне. — Тон ему мой не нравится! А мне не нравится, что здесь сюсюкают с врагами, в жопу Джамала целуют, а я должен оправдываться перед начальством, почему в третьей роте нет результатов… Кто тебе разрешил вести переговоры с главарем бандформирования, Оборин? Кто дал тебе право за спиной Советской страны заводить дружбу с предателями и убийцами?
«Откуда он об этом узнал?!» — пронеслось в моей голове.
— Это мы убийцы, Петровский, — глухо ответил Оборин. — Мы…
У меня даже в глазах потемнело. Лучше бы Паша молчал.
— Что?!! — взревел комбат. — Ты что несешь, бля?!! Ты отдаешь себе отчет?!!
Не знаю, чем бы это кончилось, если бы в комнате не объявился Железко.
— Вызывали, товарищ майор? — радостно поинтересовался он.
— Ответь мне, Железко, какого черта ты доложил о банде дежурному по дивизии? — спросил Петровский, барабаня пальцами по столу. — Кто тебя тянул за язык? Понятно, мне позвонил, но туда зачем? Ты понимаешь, что мотострелковый полк на ноги поднят!
Железко растерялся, щеки его зарделись, и, заикаясь, он ответил:
— Но я ведь не знал, что у них случилось…
— Ну вот, — комбат развел руками, — святая наивность! Он не знал! Что ты передал ему, Оборин?
— Со мной на связь выходил не командир роты, а сержант Сафаров, — поторопился сказать Железко. — Он сообщил, что рота следит за группой Джамала, я так и в журнале записал… А потом Сафаров сказал, что следующий сеанс связи — через двадцать минут. Но капитан Оборин на связь не вышел и на мой позывной не отвечал. Тогда я решил доложить об этом оперативному дежурному.
— Это правда, Оборин?
— Да.
Петровский, стоя перед столом, двигал плечами, руками, будто в нем разожгли костер.
— Пошел вон! — приказал он Железко и снова повернулся к Оборину. — Нет, это, бля, не война. Это фуйня какая-то! Я просто медленно шизденею тут с вами!! Ну, вот ответьте мне, военные, что я теперь доложу командиру дивизии? Вот он позвонит с минуты на минуту, и что я скажу?
— Что было, о том и доложишь, — ответил Оборин.
Комбат скрипнул зубами.
— Понимаешь, Паша, это только я могу слушать твою бредятину про всяких джамалов, хуялов, поебалов, а комдив спросит о результате! Ему нужны пленные и трофеи, ему цифры нужны! Понимаешь, ци-фры!
— Командир дивизии знает о моей договоренности с Джамалом.
— Ну ты посмотри на него! — возмутился комбат. — Что за пьяный базар? Командир дивизии знает… Паша, хрен ты моржовый, командир дивизии знает, что афганская колонна сожжена сегодня у Черной Щели! Вот что он знает! А я знаю, что это твоего Джамала рук дело!
— Джамал здесь ни при чем. Ты либо заблуждаешься, либо врешь.
Комбат замер на месте, широко расставив ноги и сунув руки в карманы.
— Оборин, ты дурак или трус? Никак не пойму. Или просто подонок? Кругом гибнут люди, лучшие наши люди, гибнут под пулями душманов, а ты, утирая сопли, даешь банде возможность спокойно уйти. Вот скажи, если я сейчас врежу тебе по харе — ты мне ответишь или нет?
— А ты догадайся.
— В общем, так, — процедил Петровский, наверняка догадавшись, как поступит Оборин. — С меня хватит! Я пишу рапорт командиру дивизии. Пусть сам разбирается с тобой… Ты у меня уже в печенках сидишь!
Он ходил широкими шагами по комнате, заложив руки за спину.
— Ну а ты что скажешь, Степанов? Что молчишь? Не хватило смелости открыть огонь?
Я вдруг неожиданно для самого себя ответил:
— Если бы я открыл огонь по безоружным людям, товарищ майор, то, наверное, перестал бы себя уважать.
— Ух ты! — Комбат остановился и с любопытством посмотрел мне в глаза. — Еще один рыцарь… Ну тогда ответь мне, о благороднейший, что помешало тебе арестовать бандитов и отвести их в ХАД? А? Не слышу ответа!
— Они для того и прятали свое оружие, чтобы не попасть в ХАД, — за меня ответил Оборин.
Петровский поморщился и замахал рукой.
— Все, хватит!.. Степанов, слушай боевой приказ: сейчас вместе с Железко берешь взвод и едешь на развилку дорог перед Бахтиараном. Оттуда по тропе вверх — Железко знает — и без лишнего шума вылавливаешь всех этих «друзей». Если окажут сопротивление — расстреливать на месте. Сколько бы ни взял — всех сюда. И я вам покажу, как должен поступать в отношении бандитов офицер-разведчик.
Петровский начал разминать кулаки и щелкать костяшками пальцев. Говорить с ним о чем-либо уже не имело смысла.
Я вышел в коридор, чувствуя огромное облегчение, пробежал по нему, бряцая снаряжением, зашел в комнату Оборина и, не включая света, рухнул на койку. Я лежал, уткнувшись лицом в подушку, и слушал, как Железко строит взвод, как солдаты топают тяжелыми ботинками по коридору. Из открытой балконной двери тянуло прохладным сквознячком с рыбьим запахом озерца. Я вдыхал его всей грудью и прислушивался к едва уловимым чувствам, складывающимся во мне. Мне начинало казаться, что я падаю в черную бездну и вся комната вращается вокруг меня, увлекая за собой табуретки, тумбочки, стены, лоджию. Не расплескиваясь, словно залитое в аквариум, помчалось по кругу озеро; как декорация в театре, тяжело поехали горы, шоссе, бронетранспортеры; и склонились надо мной, взявшись, как в танце, за руки, бородатые смуглолицые люди…
Я вздрогнул, с трудом отрывая лицо от подушки. Оборин возвышался надо мной. В темноте я не видел его лица.
— Ты сделаешь все так, как он тебе сказал? — спросил он.
Я до боли надавил кулаками на глаза.
— Который час?
— Начало первого…
— Железко готов?
— Петровский его инструктирует… Ты не ответил мне.
— Ну что, что, Паша? — Я рывком поднялся на ноги. Меня пошатывало, и страшно хотелось пить.
— Ты станешь стрелять в них?
— Да, — раздраженно буркнул я. — В конце концов, есть приказы, и мы обязаны их выполнять.
Оборин опустил голову и долго молчал.
— Да, приказы надо выполнять… Вот только кто сказал, что мы должны быть идиотами? Кто сказал, что в наши обязанности входит безропотное выполнение глупостей? Подумай о тех, кто будет расплачиваться за это своими жизнями. Я два года приручал эту банду и боролся за каждую солдатскую жизнь!
— Паша, — я положил ему руку на плечо и крепко сдавил его. — Если бы ты знал, как мне тяжело, как вы мне все надоели!
— Я знаю.
— А тебе… неужели тебе это все не надоело? Ты уже отвоевал свое, остынь, забудь все! Езжай на
