Собственно, афганцы не делают чему-либо исключения. Все старое, отжившее, ненужное – на свалку. На свалку истории. Воевавшая бесконечно много лет страна воспринимает войну как одну из естественных сторон жизни, и для нее ржавый остов боевой машины ничем не более презренный, чем отработавшие свое старые автобусы.
Вот такой Кабул всегда – непредсказуемый и многоликий, древний и современный, бесшабашный и терпеливый, невозмутимый и суетливый.
Кто хочет – работу всегда найдет. Молодым – вообще не проблема, было бы желание. А уж если есть тачка-карачи – всегда можно заработать.
Они немного похожи на бурлаков с картины Репина, но улыбаются. Значит, даже такая малоквалифицированная работа приносит радость.
Афганская мадонна... Дай бог, чтобы у этого пацана все было хорошо.
Старейшая площадь Кабула – Майванд. Революции, перевороты, военные столкновения никогда не обходили ее стороной, а потому у нее довольно удручающий вид. Большинство зданий сильно пострадало во времена нашествия талибов. Тем не менее и здесь жизнь бурлит, и в базарный день тут яблоку (манго) негде упасть.
Здесь часто можно увидеть одетых в армейский камуфляж инвалидов – ветеранов войны с талибами. Многие из них сражались в отрядах Ахмадшаха. Небогатое, мягко говоря, государство все же находит возможность выплачивать им социальные пособия.
Здесь самые старые рынки.
А многие дома не пригодны для жизни. Но для рекламы еще вполне годятся.
Руин здесь великое множество. Войны и землетрясения крошат кварталы, как глиняную посуду в жерновах.
Но эти упрямые, несгибаемые, никому не покоряющиеся афганцы снова и снова отстраивают все заново, вгрызаются в гранит, лепят кирпичи из сырой глины, подобно ласточкам, цепляются за крохотные выступы на отвесных скалах, как много веков назад делали их предки.
И работают, торгуют, общаются, решают свои житейские проблемы – словом, живут, следуя своим восточным законам и традициям, которые нам, иностранцам, так нелегко понять. И никак не укладывается в голове их логика. Казалось бы, они не должны нас прощать – ведь Восток долго хранит обиды. Но они почему-то не помнят в нас, русских, плохого и с надеждой и покаянием спрашивают: «Когда же вы вернетесь?»
А мы... Может быть, мы уже вернулись? Или мы вообще не уходили? Ведь, как и прежде, мы поднимаем третий тост, провожаем улетающих на Родину, «в Союз», крепкими объятиями, слушаем записи песен воинов-интернационалистов и напеваем в унисон: «Салам, бача! Вот мы и встретились с тобой... Салам, бача! Как поживаешь, дорогой...» Мы, выпив теплой водки, все так же впадаем в сентиментальность и со слезами на глазах рассказываем о горячих афганских ветрах, о знойных горах, опасных дорогах и перевалах. И, конечно, о боевых наградах. Мы по-прежнему обожаем фотографироваться с оружием, бравируем перед объективом с «макаровым» или «калашом», из которых уже давно-давно никто не стрелял. Мы безудержно, неисправимо хотим оставаться причастными к той войне, потому как там не было позора и поражения, а были подвиг и доблесть...
Я возвращался «в Союз» и снова смотрел через иллюминатор на пропитанную нашей кровью и ратными подвигами землю. Эти горы, словно выкрашенные сепией, – памятник советскому солдату, эти афганские ущелья, в которых сражались наши парни, в которых отдавали свои жизни ради товарищей и командиров, стоят в одном ряду с Куликовым полем, Шипкой, Севастополем, Берлином... Неважно, когда и в какой стране погибали солдаты. Ведь воинский подвиг не переосмысливается и не переоценивается с годами, со сменой власти или экономического курса. Он – ценность абсолютная, вечная. Воинский подвиг – это нравственный капитал всего человечества... А потому российский след на афганской земле останется навсегда.
