— Я за милицией.
Пришлось чмокнуть ее в лоб, благословляя на подвиг.
Она прошла между расступившимися храбрецами и исчезла в темноте. Мне стало любопытно, как долго будет спешить помощь. Превращение в ромштекс длится гораздо быстрее.
— Судя по всему, — медленно отступая к кромке обрыва, констатировал я, — намечается классика — семеро на одного. О-опытные ребятишки подрастают в нашем городе. Я ж предупреждал! — восторженно заорал я. — Наши идут!
Наемники и «долларовый» невольно посмотрели в сторону указующего перста.
Прыжок! Я исчез.
Ловко сворачивая на невидимых сверху, но хорошо знакомых мне поворотах тропинки, то подпрыгивая, то придерживаясь за ветви кустов, кубарем скатился с обрыва, тормознул у деревца, крепко обхватив ствол.
Сверху донеслись испуганные голоса:
— Загремел!
— Атас!
Они исчезли, а на смену, заливаясь соловьями, к обрыву подбежали вызванные Светой охранники правопорядка. Их уже не видел — быстро шагал по территории судостроительного завода к забору порта. Приходилось торопиться — смена начиналась в девять.
Перелез через забор по предусмотрительно подставленным кем-то ящикам, пропыхтел по вязкому песку пляжа, пересек площадку, на которой сохли тюки индийской мешковины, свернул влево, оставил позади мастерские, справа — седьмой и восьмой причалы, где, я знал, вкалывала на генгрузе моя бывшая бригада, помчался по дороге, ведущей из порта.
Спешил на свою новую роботу.
В дежурной комнате дневная смена передавала дела заступавшей ночной, то есть, в данном случае, моей.
Замер у двери, посмотрел в щелку.
Инспекторы, все в серых блузах, смена напротив смены, сидели по обеим сторонам составленных в ряд тяжелых письменных столов, обменивались папками с документами.
Старший смены, Володя Тарасов, сидел во главе собрания, заглядывая в листок, зачитывал по порядку.
— Восьмой причал. Кобец.
Инспектор, докладывавший обстановку, передал Кобцу папку.
Тут, пригибаясь, вошел я, стараясь держаться поближе к вешалке на ножках, на которой гроздьями висели фуражки с зелеными околышами.
— Хорунжий! — нахмурился Тарасов. — Девятый причал. Почему опаздываешь?
— Кто? Я? Ничего подобного. Как раз вовремя поспел.
— А он опять прямо с танцев, — чмыхнул в нос Кобец. — Пора на профсобрании ставить вопрос о его срочной женитьбе.
Под смешок присутствовавших, усевшись на свой стул рядом с Никитиным, принял панку, заглянул в нее.
— Хорунжий, — сказал Тарасов, — после пересменки пойдешь не на причал, а на досмотр с Никитиным. На семнадцатом складе бой бренди. Продолжаем. Десятый причал...
После передачи судовых погрузочных документов Тарасов зачитал несколько информаций Главного Таможенного Управления.
— Руководство напоминает, что в связи с работой на проходной возрастает необходимость изучения второго и третьего языков. Серопян! Вы знаете почти все языки Ближнего Востока, но, работая с новозеландцем...
— Слушайте, я не виноват, что он доллары в рот засунул! — вскинулся смуглый Серопян. — Что-то такое по-английски говорит, а что — непонятно.
Тарасов продолжал:
— Все равно обязаны посещать курсы английского. Тем более, что сами пожелали учить его. Далее... Наше внимание обращают на опасность работы в трюмах траулеров. Рыбная мука разлагается и выделяет токсичный газ. При досмотре таких трюмов работать в противогазах. Пересменка закончена. Все по местам. Хорунжий, не забудь папку с бланками. Вечно приходится напоминать.
Я чертыхнулся про себя. Единственный раз забыл, а второй раз при всех напоминают!
Шагал с Никитиным к громаде многоярусного восемнадцатого склада, вспоминал Свету. До конца танцев почти два часа. С кем она сейчас?
— Доиграешься, Юрка, что начальство на аттестации тебе фитиль вставит. Стажерский срок ведь не закончился. Где твой галстук? Фуражку надень! Почему фуражку под мышкой носишь?
— Не люблю лишний раз гербом козырять.
Все же я вынул из кармана галстук, нацепил на форменную блузу, нахлобучил фуражку. Не мог сознаться, что стеснялся носить форму, дававшую большие права в порту.
— Да надень ее как следует! Носишь, как уркаган — лица не видать.
— Ох, и зануда ты, Володька! — покосился я на орлиный профиль. — Как тебя жена терпит?
— Юрка, привет! — поздоровался дядя Миша, старый швартовщик. — Тю! Ты в таможне? Когда успел?
— Когда, когда... Газеты читать надо. Указ был специальный.
Мы пожали друг другу руки. Никитин, не останавливаясь, шагал далее.
— Ну, как дела на границе? Бдишь?
— Бдю. Граница на замке, — подмигнул я. — Идите во-он тем леском. Побегу. Работа.
Мы еще раз пожали руки, и я поспешил присоединиться к недовольному Никитину. Некоторое время он молчал, но вскоре заговорил раздраженно, резко:
— Юра, я, как твой официальный наставник, напоминаю — ты давно не грузчик, а лицо официальное, скоро будешь работать в системе Внешней Торговли. Знакомых у тебя много, но останавливаться и болтать с каждым... Веди себя серьезнее!
Я слушал, поддакивал и думал о своем. Если б не случай, не стал бы таможенником, и кое-кто из бригады не советовал. А уборщик территории с недвусмысленной фамилией Тупицкий нехорошо засмеялся и как-то путано намекнул, что был-де уже какой-то таможенник, которому кто-то когда-то отбил печень за излишнюю ретивость...
Подонков типа Тупицкого я не боялся, знал, что это народ трусливый, двуличный, но понимал, что служба на границе — не мед и порой опасна.
Мы подошли к восемнадцатому складу.
Меня все время не покидало ощущение, будто я сачкую. Пришел вот на работу, должен, как прежде, потеть, рвать пупок, а вместо этого — хожу, разговариваю... Чудно!
Едва остановились на лестничной площадке третьего этажа и нажали кнопку звонка, как дверь, обитая железом, открылась, и мрачный, неразговорчивый магазинер повел нас по гулкому помещению в угол к столу, где лежала документация.
Сегодня списывали разбитые, треснувшие бутылки бренди. Посуда стояла всюду — на столе, на ящиках, на стеллажах. Остро пахло спиртным.
Никитин уселся за стол, излишне придирчиво, на мой взгляд, проверил документацию, что-то подсчитал на клочке сепарационной бумаги.
— Все точно, все сходится, проверяли, — маялся рядом заведующий складом.
Я посмотрел на магазинера, на двух грузчиков, шептавшихся в углу, почуял неладное.
— Слишком много боя, — заметил Никитин. — Один трюм разгрузили, а убытков — целый грузовик.
— Форс-мажорные обстоятельства, — проскрипел завскладом. — Море шутить не любит.
— Где второй помощник?
— Сейчас придет.
И точно — раздался звонок, лампочка над дверью зажглась, магазинер поспешил впустить второго, то есть, грузового помощника, с судна которого выгружалось бренди.
