Смеялась она, на мой взгляд, громковато.
Вышли через проходную. Охранник с любопытством посмотрел на нас, приняв Юлю за задержанную личность.
— Здесь отдел кадров порта. Один знакомый имеется, — сказал, когда поднимались по ступенькам в здание, серым утесом возвышавшееся над портовыми воротами.
— И меня примут на хороший пароход? — обрадовалась Юля.
На нас оглядывались: разговаривала она громковато.
— Я сказал — порта, не пароходства. Пока на берегу поработаешь. Осмотришься, разберешься, что к чему, тогда сама и решишь, как быть дальше.
В длинном коридоре, где на стульях ждали нанимающиеся на работу, сказал строго и внушительно:
— Гражданка, вам в этот кабинет.
И, обратившись к вопросительно взиравшей на меня очереди, пояснил:
— По поручению. Особый случай.
Никто слова не сказал. Форма делала свое дело.
Минут через пять, оставив у знакомого кадровика Юлю, вернулся в порт. Благотворительные поступки не входили в круг моих служебных обязанностей, но тут был действительно особый случай. И еще пожалел, что не назначил свидание. Было в Юле что-то такое... Зеленые глаза, пушок над верхней губой, ладная такая... Хорошее имя — Юля. Увидимся ли когда-нибудь?
Мы обособленной группкой стояли на площадке, ограниченной переносными алюминиевыми барьерами, смотрели, как на «Амуре» заканчивают швартовку.
Встречающие едва не опрокидывали барьеры. Кобец, иронически посматривая на разодетых в «ненашенское» родственников и знакомых, не удержался, чтобы не прокомментировать:
— Прибежали! Любят! Интересно, все ли будут на отходе?
Пограничники разрешили вход нам и выход пассажирам.
Мы пересекали невидимую границу.
Никитин задержал меня.
— Юра, постой тут немного, пока не сойдут все пассажиры. Проконтролируй. Смотри в оба! Как только все окажутся в зале накопления, поднимайся на судно.
Через несколько минут после того, как на борт поднялась комиссия, на трапе появились первые пассажиры. Иностранные туристы с ходу защелкали фотоаппаратами во всех направлениях, с любопытством рассматривали морвокзал, город. Молодые пассажирки спускались по трапу в таких шортиках, в таких юбчонках с разрезами, что пришлось отвернуться и следить за теми, кто проходил в зал.
Что-то давно я не был на танцах! Ни одного свободного вечера!
Никто не порывался перебросить что-то через барьер. Все просто и обыденно. Я прошелся по причалу, и тут за моей спиной началась суматоха, раздались приглушенные вскрики. Я повернулся и увидел, что у трапа собралась небольшая группа людей. С трудом протиснувшись между полной дамой и обвешанным аппаратами туристом, чуть не споткнулся о застывшего в неестественной позе на коленях седого мужчину. Была заметна только его спина и тонкие, мелкими колечками волосы на затылке. Никто не спешил помочь старику.
— Человеку плохо, а вы уставились! — вскипел я.
— Тише! — зашипела на. меня по-английски полная дама. — Вы не видите — он землю целует!
Приглядевшись, понял, что старик действительно прильнул губами к зашарканному асфальту. Он шевельнулся, и сразу несколько рук протянулось, чтобы помочь. Оказавшись сзади, подхватил старика под мышки. Старик плакал. Это было тяжелое зрелище.
— Проходите, — попросил молодой пограничник. — Проходите, пожалуйста.
Все потянулись в зал, куда и я повел старика. В зале накопления усадил в красное кресло, постоял немного рядом, не зная, что делать дальше. На всякий случай спросил по-английски:
— Позвать врача?
— Спасибо, — ответил старик по-русски с легким акцентом. — Не надо. Просто я немного разволновался. Столько лет не был на Родине!
— Сколько? — поинтересовался я из вежливости, наблюдая сквозь стеклянные стены, как последние пассажиры сходят на берег.
— Очень, очень давно я уехал на старом угольщике отсюда. Еще перед первой мировой войной. Потом нас интернировали, не смог сразу вернуться. Потом — революция, остался насовсем. Думал, на время, вышло — навсегда.
— Если вам ничего не надо, я пойду. Работа.
Старик, не расслышав, продолжил, промокая глаза:
— Я столько передумал, когда плыл сюда... Никто не встречает. Один. И мне моя родная земля показалась живым человеком, который ждет меня. Вы не поймете, вы молоды. А мне, старому человеку...
— Я пойду. Всего хорошего.
— Как вас зовут?
— Инспектор Хорунжий.
— А по имени?
— Юра.
— А по батюшке?
— Владимирович.
— Юрий Владимирович, голубчик, я буду жить в здешнем отеле «Интурист». Не откажите в любезности, навестите старика. Милости прошу в любое время. Спросите Дюбуа. Мишель Дюбуа. Вообще-то раньше меня звали Михайло Дубина. Вы ведь навестите меня? Мне так хочется иметь в городе знакомых. Прошу вас!
— Хорошо, хорошо, — торопливо согласился я, поглядывая на опустевший причал. — Приятного пребывания в нашем городе.
Пожал сухую старческую руку в коричневых пятнышках и бегом направился к «Амуру». Никитин, наверно, уже рвет и мечет. Ох, уж эти визитеры! Тот до первой уехал, тот до нэпа, тот после второй мировой... Тому жена не позволила вернуться, тому деньги... Кто не хочет уезжать, тот опаздывает на поезд!
За время моего отсутствия в кают-компании где находилась досмотровая группа, собрались представители судокоманды. Каждый инспектор получал объект и уходил с сопровождающим.
Мне досталась корма и румпельное отделение. Расту! Еще годик — и будут посылать палубой выше. Хо- хо!
Напарник — молодой матрос — старался вовсю. Не дожидаясь приглашения, открывал, снимал, выворачивал переборки, подволок чуть ли не наизнанку, демонстрируя такие закоулки, о которых я и подозревать не мог.
Мне все больше начинало казаться, что сопровождающий потешается, тыча меня носом в самые неожиданные места. Однако неподдельное усердие успокоило. Матросу, как и всем остальным членам команды, просто не терпелось сойти на берег.
Все мои представления о таможне исчерпывались когда-то скудными сведениями о деятельности Чичикова, да помнилась песенка из «Белого солнца пустыни»... Еще видел, как ходят таможенники по складским площадкам, что-то ищут, читают бирки на грузах.
Шел в таможню, наслушавшись рассказов, думал — героическая профессия, овеянная романтикой приключений.
Дудки!
Никакой романтики! Вместо волнительных событий, преследований по скользким от тумана доскам причала, вместо таверн с бренчащим роялем, где мордатые контрабандисты хватаются за сердце или пистолет при виде входящего таможенника, приходится чаще вылавливать... нужную бумажку.
Горы документации — акты, накладные, коносаменты, манифесты, разнарядки. Эвересты разноформатной, разноцветной бумаги! Вместо романтики — цифры, сверки, склады, грузы, перепроверки,
