полосы.
Владислав вздохнул. Налил ей стакан холодной воды, сунул в мокрую ладонь. Выдал чистое полотенце, отправил в ванную. Всхлипнув, Тамара покорно отправилась умываться.
Подумав, достал бутылку коньяка и пузатую рюмочку. Валерьянки в доме Влад не держал, а пригодилась бы. Тамара по дороге цапнула в прихожей сумку и, похоже, не собиралась выходить, не приведя себя в боевую форму. Он не стал мешать.
…Как же она была хороша той безумной осенью, когда они стояли в городке со смешным названием Канавин. Дни выдались чистые и ясные, небо синело глубокой лазурью, а на ее фоне золотились роскошные клены. В офицерском клубе устраивали танцы, концерты, любительские спектакли. И казалось, что война далеко-далеко.
Девушек было немного, каждая пользовалась бешеным успехом, но Тамара среди них выделялась, как королева в окружении фрейлин. Впервые он увидел ее на сцене. Она вышла в настоящем концертном платье из тяжелого вишневого бархата — позже шепнула по секрету, что сшит наряд был из найденной в полуразрушенном доме шторы. Темные косы уложены короной. Рыженькая аккомпаниаторша — санитарка, через полгода погибнет, пытаясь вытащить раненого из-под огня, — села за рояль. Тамара улыбнулась и запела.
У нее был хороший сильный голос. Она исполнила арию из модной оперетты, романс и песенку из нового кинофильма. Чем-то Тамара напоминала актрису, игравшую главную героиню в кино — высокая, лицо округлое, большие глаза, чувственный рот. Впрочем, вряд ли сама актриса сорвала бы такие аплодисменты, как юная связистка на сцене клуба.
А потом была слякотная зима. И чудовищная мясорубка — мало кто из слушавших в тот вечер певицу дожил до весны. Весной было наступление, потом госпиталь с мадемуазель Иглой. Дальше вспоминать не хотелось.
Лучше уж забыть дурное время и вспоминать Тамару в белом платье, опять не пойми из чего, и рядом с ней до одури счастливого Юрку Сабурова. У невесты в руке — букет ярких георгинов. Это он, шафер, приметил накануне симпатичный палисадник и выменял у хозяйки букет за банку тушенки. Старая карга срезала цветы и причитала: продешевила! Такую-то красоту за одну баночку отдала!
И казалось, кончится война, начнется хорошая жизнь.
Ничего из задуманного не сбылось. Не стала Тамара ни актрисой, ни художницей. Шьет новорежимным мадамам по заграничным образцам и злится на судьбу. Сам он — ищейка, даже не на жалованье, зарабатывает на жизнь тем, что следит за мелкими грешками горожан, проверяет кредитоспособность партнеров городских купцов да оказывает «услуги» местной инквизиции. А Юрки уже и нет. Погиб после войны. И кто знает, не лучшая ли ему досталась участь…
Тамара отревелась и вернулась к столу. Она успела накраситься. Пудры на носу было многовато — маскировала красноту. Гостья не стала отказываться от коньяка, осушила рюмку одним глотком, заела шоколадом.
— Он закрывается, — сухо бросила она, — его не то что районный, его Давид не раскусил. Помнишь Давида?
— Помню. Ну если он не смог, то и я не смогу.
— Я ему не рассказывала. Просто на пельмени пригласила. Он ничего не понял.
— Так, может, ты ошибаешься?
— Нет! — затрясла она челкой. — Не ошибаюсь. Видела. Он, как Юра это называл,
— Немедленно в инквизицию! — приказал Влад.
Тамара зажала уши ладонями:
— Ни за что!
— Чего ты боишься?
— Всего! — буркнула Тамара. — К нему и так учителя относятся без восторга. А если инквизиторы
— Переведи в другую школу.
— Куда? Ты вообще знаешь, о чем говоришь? Тут хотя бы языки преподают, математик сильный. И водку не пьют на задней парте. Он умный парень, ему в университет дорога, а где его еще подготовят.
— Позвони в центральную, — мягко посоветовал Влад, — там люди толковые. Афишировать не станут.
— Не хочу! — заорала Тамара. — Ты же видишь, что творится. Запреты на профессию…
— Выберет другую. Кому там «использование способностей» запрещено? Психиатрам? А ты мечтала, что у тебя сын психиатром станет! «На что жалуетесь, больной?» — «Это возмутительно, доктор! Мне до сих пор не подали моего любимого слона, хотя я вице-король…»
— Хватит!
— А еще в казино ему нельзя будет ходить. Радуйся! Не ходить в казино — единственный способ остаться в выигрыше.
— Не паясничай! Ты-то знаешь.
— А ты знаешь, что будет, если он кого-нибудь в драке приложит? Спонтанно? Без контроля?
— Догадываюсь, — бросила Тамара, — потому и прошу помощи. Последи за ним, а?
Владислав усмехнулся:
— Вот с этого и надо было начинать.
— А я этим заканчиваю. Ты поможешь?
Влад прошелся из угла в угол. Подошел к окну:
— И что дальше? Так и будешь сидеть с этим знанием?
Тамара молчала. Молчал и Влад. С улицы доносился собачий лай. Две шавки сцепились прямо в детской песочнице. Пухлый ребенок с красным ведром и совком радостно визжал — наблюдать за дракой было интереснее, чем лепить куличики.
— Хорошо, — сказал Влад, глядя, как дворничиха разгоняет драчунов метлой, — я послежу.
Тамара шумно вздохнула.
— При одном условии, — продолжил он, — если я говорю «да», ты тут же, немедленно, вот прямо сразу звонишь по телефону, который я дам.
— Хорошо, — быстро согласилась Тамара.
Владислав повернулся к ней:
— И это — обязательное условие. Как только, так сразу. Ночью скажу — звонишь ночью, там круглосуточно дежурный сидит. Договорились?
— Хорошо, — протянула она, и Влад чуть не взорвался.
Он подошел вплотную, положил ладони на спинку стула, нагнулся к лицу отшатнувшейся женщины и заговорил очень спокойно. Хотя внутри его все кипело.
— То, что инквизиторы ничего не нашли, не значит ровным счетом ничего. По слогам повторяю — ни-че-го. Ему сколько сейчас? Пятнадцать? Шестнадцать? Ты понимаешь, что с ним происходит? Его в любой момент прорвет, а когда — никто не знает. Хорошо, если когда он с бабой в койке… Ах, прости, когда он с девочкой в кино будет сидеть, на эту тему мы тоже не говорим, это еще неприличнее «способностей». Плохо — если в драке. Потому что он тогда убить может. Просто не поймет, что происходит. А ты делаешь все, чтобы он не узнал. Потому что ты эгоистичная дура и тупая мещанка.
Тамара сидела совершенно ополоумевшая. Неподвижная, погруженная в себя. Влад надеялся, что хоть что-то до нее дошло. По крайней мере, когда он еще раз переспросил: «Ты позвонишь?», она протянула свое «хорошо» совсем с другими интонациями.
— Вот и чудесно. Ты меня подождешь или пойдешь?
— Что?
— Насколько я помню, — сказал Влад, — по субботам школа работает.
— Уроки до трех. Адрес запишешь?
— Заречная, семь. Евдокимов в другую свое дитя не отдаст.
В прихожей Тамара подкрасила губы, пригладила челку, поправила клипсы. На редкость
