голове пронеслось, что произошло то, именно то и только то, что заслужили жители «тихого» города. Если бы я год думал, как воздать им по справедливости, ничего лучшего я бы не придумал.
— Были вежливы… — услышал я над ухом шепот Виандена. Он даже не запыхался. Попросту сделал свое.
— Что, черт возьми, — заворчал Мота, который раз перевернув установку соединений, — прогуляться пошел он, что ли?
Фрос не отвечал. «Рубин» остался уже в добрых нескольких километрах позади. Вскоре мы окажемся на низком перешейке на самом краю надморской равнины, где из-под одинокой скалы мы впервые увидели жителей Альфы.
Но времена изменились. Всю дорогу мы принимали пульсирующий в регуляторном, усыпляющем ритме пеленг станции. Не было уже разговора о радиотишине, маскировке и выключение микрофонов. У нас был честный прямой полет по хорошо изученному коридору, уверенный и не слишком долгий.
Мы не трогали трансера. Если он будет нужен, автоматы пришлют его, куда мы захотим. Мы поместились всей пятеркой в одном вездеходе. Если же кислородные баллоны за спиной, трудно было бы даже жаловаться на тесноту. Но это едва минуты. Не о чем говорить.
Фрос молчал. Конечно, могло произойти несчастье. Однако еще одно стечение обстоятельств, еще один странный несчастный случай, это было бы на один случай больше, чем нужно. Все имеет свои границы. Теория вероятности.
— Полетишь? — неожиданно буркнул Мота, не глядя ни на кого из нас. В первый момент я не знал, о чем идет речь.
Он медленно повернул голову и уставился на меня вопросительным взглядом. Тогда я понял.
— А как же… — шарахнулся я, — …ты все время к этому вел…
— Это хорошо, — сказал он спокойно. — Это мне не по годам, так околачиваться ночами по плохим дорогам. Я подожду вас. Поговорю себе… с нашими. Думаю, Вианден составит мне компанию. На его месте я не торопился бы обратно…
Виан не ответил. Останется, ясное дело. Даже, если бы он хотел лететь, мы не могли на это согласиться. Он должен пройти комплексные исследования, отдохнуть…
А следовательно, я лечу с Фросом. Этот шкуру с них сдерет! Он не удовольствуется чем попало. Кто знает, может, женится и вырастит стадо красивых мальчишек, которые, вместо того, чтобы выпрашивать сооле и обижаться, что кто-то не имеет лииле, будут жить среди межзвездной материи, как мы на островах Тихого океана. Фрос…
Что бы ни сделал, мы не будем злоупотреблять их гостеприимством. Есть поводы, ради которых они должны нас принять иначе, чем их соседи. Но наше место здесь, на Второй. Десять лет — это много, но не так много, чтобы любой ценой искать товарищество. Может, когда-нибудь…
Седловина была рядом. Последний склон, чуть большее оживленное торможение двигателей и внезапная тишина.
На побережье царило движение. Фрос стоял в маленьком каноэ где-то на полпути между пляжем и станцией и помогал прокладывать толстый стеклянный канат трем людям, погруженными в воду по окошки шлемов. Четвертый, с непокрытой головой, сидел на берегу и отдыхал.
Фрос увидел нас и поднял руку. Потом он отпустил канат и что-то сделал со своей личной аппаратурой. Наконец-то мы услышали его голос.
— Это вы? — крикнул он. — Прошу прощения, зазевался! Я переключил аккумуляторы на усиление. Строим волнолом. Этот планктон, знаете… — он замолчал.
Я соскочил с вездехода и медленным шагом двинулся в сторону скальной башни. Я миновал ее и шел дальше. Седловина постепенно превращалась в грань. Не слишком уж острую, но крутую. Я отыскал пальцами ручку крана и увеличил поступление кислорода. Я глубоко вздохнул. Высмотрел впереди торчащую в сторону моря глыбу, подошел и расположился на ней как в кресле.
Надо мной, направо, налево, всюду, куда ни посмотри, виднелись моря и континенты Второй. Планету, которая окутывает пришельца своим плащом, словно замыкает его в сложенных ладонях. Планеты угрюмых красок, сурового фиолета. Я блуждал взглядом по узкому каменистому пляжу, океану, взбирающемуся к зениту, по горным хребтам на противоположном полушарии. И внезапно, полностью неожиданно для себя, я нашел в этом пейзаже красоту. Немного дикую и немного унылую, но свободную от фальши и понятную каждому, кто покинул Землю, чтобы ей служить.
Я выпрямился, руками оперся о бедра. И кто-то, кто наблюдал за мной, мог подумать, что я становлюсь в позу хозяина. Я не чувствовал себя хозяином. Ни с того, ни с сего в моих ушах зазвучали слова Дари, сказанные в кабине станции сразу после бури. «Мы сознательно удерживаемся в области экстраполяции, только расширив ее границы. Мы хотим идти в определенном направлении, потому что это следует из нашего выбора, а не из-за нехватки других возможностей».
Дари. Для него имеет значение время. А для меня? Я никогда над этим не задумывался. Во всяком случае, что-то для меня имеет значение. Неважно, что он, как и я, пришел со своим выбором на свет. Он его подтвердил. Хотя бы тем, что он здесь, что вступив в этот странный и прекрасный мир, проломив барьеры, ограничивавшие мысль или подсознание поколений, которые вписались в его генетический код.
А я? Одно не подлежит сомнению. Я тоже здесь. А кроме того, твердо известно еще, что наша встреча не была случайной. И не последней!
