похрамывая, трусила довольно крупная, но худющая и какая-то вся несуразная коричневая сука — даже издали были видны ее длинные болтающиеся сосцы. За ней поспешали два кобелька. Один — светло-серый, лохматый, хвост загнут в кольцо — обнюхав спутницу, забегал сбоку и оттирал ее с дорожки в сугроб, надо понимать, таким образом заигрывая с нею. Второй — что называется, типичный дворняга без особых примет — явно не вышел росточком и вполне мог пройти под брюхом коричневой суки. Но коротышка был себе на уме. Как только, кудлатый сворачивал в сторону, освобождая тыл дамы, он тут же пристраивался к ней с весьма недвусмысленными намерениями.
Харитонов остановился, наблюдая за собаками, но сам в это время думал о другом: о том, что ему всего пятьдесят один, и вот на тебе, диабет, а с ним шутки плохи, нужны строгий режим и диета, только с этой чертовой работой исключается и то, и другое, а работу он не бросит, потому как какой дурак бросит такую работу, и вообще к другой он теперь уже не приспособлен. И тут его жалостливые мысли оборвал черный пес, который неожиданно выскочил откуда-то сверху, из сосняка, перемахнул аллею у самых ног Харитонова и в несколько прыжков достал бежавшую по ложбинке троицу. Он с ходу протаранил коротышку, который в этот момент занимал не очень устойчивое положение и поэтому отлетел метра на полтора. Пока коротышка, повизгивая, выкарабкивался из сугроба, черный пес вменился зубами в холку кудлатого и опрокинул его. Кудлатый на вид был помощнее противника, по почему-то не оказал никакого сопротивления и позорно покинул поле боя, присоединившись к своему малорослому товарищу. Убедившись, что поверженные соперники убираются восвояси, победитель обнюхал даму сердца — теперь Харитонову окончательно стало ясно: это из-за нее произошла стычка, — и побежал впереди, то и дело оглядываясь, как бы спрашивая: не быстро ли, не убавить ли шаг?
— Вот звери! — сказал мужчина в ватнике, подошедший сюда с минуту назад и так же, как Харитонов, молча наблюдавший за всем ходом сражения. — Одно слово, животные.
— На то они и собаки, — неопределенно заметил Харитонов.
Видя, что разговор поддержан, мужчина в ватнике оживился:
— Известно, собаки. Только от этого не легче. Главврач Лев Аркадьевич персонально наказал: тебе, говорит, Саша, поручается вести борьбу с бродячими животными. Это, значит, помимо моих прямых обязанностей: на мне, между прочим, кухня лежит, вся погрузка-выгрузка… Хорошо ему распоряжаться, а как, я спрашиваю, вести эту борьбу? Пострелять их — прав таких не имею. Для этого специальная служба в городе есть — пусть ее вызывают. Да и территория у нас не огорожена, а и был бы забор, собака всегда дыру отыщет. Вон той коричневой зафигачил я палкой, а она, хоть охромела, а все равно сюда бегает. Вот и борись с ними.
— Ну и пусть себе бегают, кому они мешают, — сказал Харитонов.
… К собакам до сих пор относился он равнодушно и никак не мог понять, когда знакомые, такие же, как и он, солидные, уважаемые люди, заводили разных той да эрдель-терьеров. Но вот, увидев сейчас этих бездомных цыган собачьего племени, вдруг проникся к ним жалостью, которая постепенно перешла на самого себя.
«Вот вы бегаете, — думал он, — грызетесь. И я бегаю, и я грызусь. А чего? Зачем? Орден чтоб получить? (В связи с пятидесятилетием Харитонова наградили „Знаком Почета“.) Так его с собой в гроб не возьмешь, А здоровья, вот оказывается, уже и нету»…
— Ну, это, кто как смотрит, — возвратил Харитонова к теме беседы работник пищеблока. — Некоторые, особенно дамочки, жалуются, что своим лаем собаки культурно отдыхать им мешают, а когда на глазах у всех занимаются сексом — по-нашему, догадываетесь, как это называется? — то страшно их конфузят. Они под ручку прогуливаются со знакомым отдыхающим, и тут, здрасьте-пожалуйста, такая натуральная картина.
Харитонов молчал. Ему как-то сразу не понравился этот навязчивый, явно опустившийся тип, щеголяющий интеллигентными словечками, услышанными, наверное, от курортников. И к тому же неприятно пахло от него дешевым крепленым вином. Саше, который действительно с утра уже слегка «принял», напротив хотелось поговорить, и он зашел с другого конца:
— А вы подледным ловом, случаем, не увлекаетесь?
— Да нет, не рыбак я, — нехотя ответил Харитонов.
— А то могу показать места, где клев с утра до вечера в любую погоду. Я ведь здешний. Вон на том берегу залива село, где раньше проживал. Летом туда только на лодке или в обход пятнадцать километров, а зимой по льду — полчаса всего ходу. Снасть, между прочим, могу рекомендовать свою. А полушубок и валенки вам в санатории обязаны выдать. Сейчас завхоз и его команда в них щеголяют, но, если поприжать, а то и ко Льву Аркадьевичу обратиться, выдадут, куда денутся.
— Спасибо, спасибо, да только в самом деле — я не рыбак, — с уже заметным раздражением сказал Харитонов, не зная, как избавиться от настырного труженика общепита. (Особенно злило его, что Саша распространял в морозном ядреном воздухе густейший алкогольный аромат, а вот ему, Харитонову, теперь ни-ни).
— Ну, ничего, — спокойно продолжил Саша, очевидно, не уловив оттенка неудовольствия в голосе собеседника, — значит, какой другой азарт имеете. — И неожиданно заключил. — Одолжите, товарищ отдыхающий, полтинник.
До Харитонова не сразу дошел смысл просьбы — столь резок был поворот в разговоре, но, уразумев, что от него требуется, он поспешно зашарил в карманах и нашел три двугривенных:
— Вот, пожалуйста.
— Да мне бы и полтинника хватило, чуть ли не с обидой протянул Саша. — Однако сорока копеек мало, а сдачи нет, так что беру все.
— Пожалуйста, пожалуйста, какой разговор! — успокоил его Харитонов.
Саше действительно достаточно было полтинника — именно столько стоил фужер портвейна в баре, который также входил в зону его обслуживания. Правда, допускался туда Саша исключительно с черного хода и не дальше подсобки. Буфетчица Тоня рисковала иметь неприятности от начальства, но портить отношения с Сашей не хотела, потому как мог он озлиться, и тогда самой бы пришлось ворочать тяжеленные ящики с бутылками. И потом. Тоня просто по-бабьи жалела Сашу. Говорят, считался он раньше у себя на селе знатным механизатором, в областной газете даже был запечатлен однажды, книжки любил читать, в вечернем техникуме учился, а вот сошел с круга. И совхоз его выгнал и жена. Кому ж такой алкоголик нужен! Правда, санитарка Поля, они с Сашей из одного села, объясняла, что запил-то Саша после того, как супружница хахаля на стороне завела, а сейчас она вроде как по четвертому разу замужем. Так ли, по-другому, только ведь пацанка у них есть, дело ли ребенку без отца. И Тоня, наливая очередной фужер для Саши, горестно вздыхала и, очевидно из сострадания, уменьшала дозу граммов на двадцать…
Вот при каких обстоятельствах познакомился Харитонов с черным псом, его нескладной подругой и малосимпатичным пьяницей Сашей. Потом целую неделю он не встречал никого из них, хотя прогулки, как и обещал себе, совершал регулярно и подолгу. Видно, Саша отвадил-таки собак от санатория, а сам, будучи исконно сельским жителем, предпочитал без крайней надобности не высовываться на мороз, а сидеть в тепле, хотя бы в той же Тониной подсобке. Поэтому, когда, завершая очередной послеобеденный моцион, Харитонов наткнулся на черного пса, он искренне подосадовал, что не прихватил ничего съестного, тогда как в первые дни, вставая из-за стола, обязательно завертывал в салфетку и клал в карман пару кусков колбасы или даже сосиску, надеясь приветить меньших наших братьев, но те все никак не попадались по дороге, и приходилось съедать припасы самому…
Остановившись метрах в пяти от человека, пес вопрошающе посмотрел на него.
— Честное слово, у меня ничего нет, — начал оправдываться тот, — я же не знал, что встречу тебя здесь.
Пес пренебрежительно махнул хвостом: на нет, мол, и суда нет, и стал деловито обнюхивать снег.
Что ни говори, а он был красив. Похож на овчарку, но чуть поменьше ее, и шерсть подлиннее — вся черная, только на груди белый треугольник да кругляшки бровей коричневые; пушистый хвост, заканчивающийся седой кисточкой, плавно опущен вниз, а это вроде бы свидетельствует о благородном происхождении. Харитонов совсем не разбирался в породах собак, но вот отложился в памяти когда-то услышанный разговор, что если задирает псина хвост трубой, значит, кто-то из ее предков согрешил на стороне.
