– И все?
– И все, – устало улыбнулась в ответ мать. – А ты как думала?
Майя вздохнула:
– Не знаю. Мне казалось, когда два человека так сильно...
– Да перестань. Жизнь есть жизнь, и никуда ты от этого не денешься...
– Да, – эхом отозвалась Майя. – Жизнь есть жизнь. Наверное, ты права. А знаешь, мама, у меня тоже есть история, которую я должна тебе рассказать.
Мать кивнула в ответ:
– Я знала. Вернее, догадывалась. Только спросить у тебя не решалась. Ведь у твоего ребенка есть отец...
– Есть, как же ему не быть, – нахмурилась в ответ Майя. – Знаешь, я даже замуж за него, за этого отца, собиралась выйти. С горя. Правда, потом передумала и взяла билет на поезд, уехала к тебе как раз в тот день, когда мы в загс собирались. Только эта история, которую я тебе рассказать должна... Она не про него. Совсем про другого человека, мама.
– Не про него? Но тогда кто же он, этот человек?
– Он...
Сказать об этом оказалось чертовски трудно. За прошедшие три недели Майя сотни раз представляла себе этот разговор и вплоть до последней секунды думала, что готова к нему.
Оказалось – совсем не готова.
– Мам, – нахмурившись и отведя взгляд в сторону, тихо сказала она, – это... это мексиканские страсти какие-то, ей-богу. Никогда не думала, что такое может случиться со мной...
– Какие именно мексиканские страсти? Их ведь много. Потеря памяти, например, или...
– Уж лучше бы потеря памяти, мам! Правда, лучше, чем такое. В общем, я в него влюбилась и даже... даже переспала с ним. Один раз. Извини за прямоту. А потом только... Потом только узнала, что он и есть тот самый... Тот самый... В общем, мой брат! – выпалила на одном дыхании Майя и быстро пошла вперед, удаляясь от бронзовой фигуры, торопливо стуча каблуками по растрескавшемуся асфальту.
Остановилась, поджидая мать, ругая себя за несдержанность.
– Прости, мам. Я тебя не виню. Глупо как-то все получилось...
– Подожди, Майка. Я ничего не понимаю, совсем ничего... Ты хочешь сказать, что этот человек... которого ты полюбила... оказался сыном...
– Сыном моего отца. Именно это я и хочу тебе сказать, – горько усмехнулась Майя. – Вот такие пироги с картошкой. Если бы я сразу узнала...
– Но как? Как ты об этом узнала?
– Я видела ту самую половинку раковины... Другую половинку. У Арсения есть сын, Федор. Эта половинка была у него. Он сказал, что она досталась ему от деда... Ну что ты так смотришь? С тем дедом, который со стороны матери, он вообще не общается. Вот и получается, что...
– Подожди, Майка. Не торопись. Расскажи мне все по порядку...
– Да что рассказывать-то? Разве такое расскажешь? Тебе ли не знать, как это бывает... Как это бывает, когда смотришь на человека и понимаешь, что без этого человека ты жить не сможешь... Дышать не сможешь... И тут вдруг такое...
– А он?
– Что – он?
– Он без тебя тоже не мог... дышать?
– Да какая разница, мог или не мог! – вспылила Майя. – Ну скажи, какая теперь разница?!
Некоторое время они молчали, глядя друг на друга, и Майя чувствовала, что сейчас расплачется от обиды. Нет, не таким она представляла себе этот разговор...
– Большая разница, – наконец услышала она голос матери. Тихий, едва различимый сквозь близкий шум набегающих волн, и почти незнакомый. – Понимаешь, все дело в том, что сына твоего отца... зовут совсем не Арсений.
– Как это... Как это – не Арсений?
– А так. Не Арсений. Его зовут Дмитрий. Дмитрий Жидков. А другого сына, насколько я знаю, у него никогда не было...
Четыре месяца спустя
Теплый луч скользнул на подушку из приоткрытого окна и замер на ней крошечным солнечным зайчиком. Сквозь некрепкий утренний сон Майя почувствовала, как он прикоснулся к щеке, и открыла глаза.
Октябрь выдался теплым, сухим и светлым. Бархатный сезон в Ялте затянулся, море до сих пор было теплым и синим. Зеленые кипарисы за окном казались живыми персонажами из сказки, и даже не верилось, что где-то там, в средней полосе России, листья на деревьях пожелтевшие, что холодный ветер срывает их, бросая на мокрую, залитую осенними дождями землю.
Наверное, она уже никогда туда не вернется.
Так и останется жить в Ялте, у моря, вместе с мамой и с Яськой.
В этот солнечный октябрьский день Яське, самому главному человеку в жизни, исполнилось ровно пять дней. Сейчас уже трудно было даже представить себе, что пять дней назад Яськи не было, а был только «живот», с которым Майя привыкла разговаривать.
Теперь живота не было. Зато была Яська, которая лежала рядом, в собственной кроватке, и мирно спала, изредка хмурясь во сне и чему-то неясно улыбаясь.
Первое время Майя все никак не могла привыкнуть к тому, что в животе теперь никто не шевелится. Иногда даже пугалась, забывая о том, что живот ее перестал быть домом для Яськи и превратился теперь в обыкновенный живот, точно такой же, как у всех людей, и нет в нем больше ничего, кроме банальных человеческих внутренностей.
Даже как-то грустно от этого было и немного жалко свой живот, который стал теперь совершенно обыкновенным и с которым уже нельзя было разговаривать. Грустно, но в то же время и радостно, потому что теперь она могла разговаривать с Яськой непосредственно, могла видеть ее и держать на руках.
И это такое счастье, которое даже представить себе раньше было невозможно.
По ночам Яська, оказавшаяся, по всей видимости, уникальным ребенком, спокойно спала и ни разу не просыпалась. Только ближе к утру, часам к шести, начинала тихонько кряхтеть в своей кровати, требуя, чтоб ее покормили.
Прижимая к себе по утрам сонную и теплую, завернутую в пеленки кряхтящую Яську, Майя чувствовала, что соскучилась по Яське так, как будто не видела ее по меньшей мере целый месяц.
Яська родилась длинноволосой брюнеткой. Волосы были – хоть сейчас косу заплетай. Глаза – пока еще мутного младенческого цвета – обещали вскоре потемнеть и превратиться в цыганские очи. Она уже сейчас была настоящей красавицей. И родилась совсем не красной и не сморщенной, какими рождаются большинство детей. Даже врачи и акушерки заметили это. Хотя, Майя подозревала, что врачи и акушерки каждой мамочке сообщали, что дочка у нее родилась необыкновенной красавицей и что таких красавиц за все время своей работы они и не припомнят.
Над мутными Яськиными глазками были аккуратно нарисованы две темненькие бровки – не черные пока еще, но и не белесые, как у остальных малышей, которых довелось Майе увидеть в родильном отделении. И ресницы у Яськи были темнее и длиннее, чем у остальных.
В общем, девочка оказалась красавицей и умницей. Просто необыкновенным, уникальным ребенком...
Правда, сама она еще пока об этом не знала.
Яська стала Яськой четыре дня назад, а до этого целые сутки жила на свете безымянным ребенком. На следующий день после родов Майя и Анна Андреевна устроили небольшой семейный совет по мобильному телефону, на котором единогласно решили, что это имя девочке прекрасно подойдет. Имя предложила мама, и Майя сразу согласилась, потому что оно ей очень понравилось.
Этот пятый день в родильном доме был последним. Девочка родилась абсолютно здоровой, доношенной, без всяких патологий, поэтому никаких причин задерживаться в больнице не было. Да и сама Майя чувствовала себя прекрасно, очень быстро, буквально на следующий день, оправившись от родов,
