Ложь во спасение

А тут еще такие крутые глюки...

– Никаких ночных отлучек не было, Жень. Я уверена. Это она специально тебе сказала, чтоб масла в огонь подлить. И часы Слизня в твой портфель она положила. Наверное, в ту ночь, когда вы труп переносили, она незаметно ключи от его квартиры у себя оставила. Спустилась, сняла часы и подложила их в твой портфель.

– Да, все рассчитала... – вздохнул Евгений. И снова удивился тому, что, кроме жалости, ничего к этой запутавшейся в жизни девчонке не испытывает. – Где же она достала этот... как его, тарин?

– Тарен, – поправила Лена. – Его, как и любое другое вещество, обладающее наркотическим воздействием, достать сложно, но можно. Ты ведь знаешь, был бы покупатель – продавец найдется. А знаешь, ведь если бы не этот тарен... Он, можно сказать, спас тебя! Если бы я случайно его не обнаружила в твоей куртке – вряд ли помчалась бы к тебе через весь город. Сидела бы и ждала, когда ты придешь. А ты бы, может быть... и не пришел уже никогда. Вообще это счастье, что ты куртку у меня оставил. В ней и ключи от твоей квартиры были, и паспорт с адресом... Я ведь твоего нового адреса не знала...

– Да, куртка спасительной оказалась, – согласился Евгений. – Что ж, кажется, все мы с тобой по полочкам разложили. Только одного никогда не узнаем, наверное. Кто жебыл ее сообщником? Кто непосредственно привел Слизня вмою квартиру и ударил топором по голове? Может быть, кто-то из соседей?

Лена в ответ на его предположение промолчала. Поднялась с кресла, зачем-то прошлась по комнате, задержавшись на минуту у окна, потом обернулась и спокойно сказала:

– А никто, Жень. Не было у нее никакого сообщника. Она все сама сделала, своими руками. Я... я вот только сейчас это поняла. Это же очень просто.

– Что просто, Лен? В тот момент, когда убивали Слизня, она ехала с работы в маршрутном такси. Я сам ее встретил на остановке.

– А ты помнишь, сколько времени ты ее ждал на этой остановке?

– Ну, минут двадцать... Может быть, чуть больше. Я точно не помню.

– Так вот за эти двадцать минут она все и успела. Понимаешь, когда она тебе позвонила и сказала, что собирается ехать домой на маршрутном такси, на самом деле она уже стояла в подъезде! Нужно было только, притаившись, дождаться, когда ты выйдешь из дома. Затем зайти к Слизню и под каким-то предлогом привести его в квартиру. На все это у нее ушло минут пять, не больше. А потом она дворами прошла пару кварталов, села в маршрутку, проехала одну остановку и вышла... Вы встретились и пошли домой.

– Ленка. – Евгений смотрел на нее во все глаза. – Ленка, как это ты... Как ты об этом догадалась?!

– Просто, понимаешь... у нее не могло быть сообщника. В принципе не могло быть. Она мстила тебе за смерть сестры, она была одержима, и это было делом ее жизни. Ее и только ее, понимаешь? Она ни за что в жизни не доверила бы никому даже самый пустяковый эпизод, она не могла и не хотела ни с кем делиться...

– Откуда ты знаешь?

– Я все-таки врач, – сказала она снисходительно. – Кое в чем по своей части разбираюсь. Не зря в институте училась и в «своем дурдоме», как ты выражаешься, столько лет работала.

– Не зря, – согласился Евгений.

В комнате воцарилось молчание. Лежа пластом на кровати, Евгений на какое-то время забыл про Ленку. Он думал о ней, о той, другой, что вошла в его жизнь и едва не уничтожила ее. О той, что мстила ему за несуществующую обиду. О той, которая задыхалась от тоски и боли, которая после потери близкого человека не смогла уже найти иного смысла в своей жизни, кроме мести. Месть была тем, ради чего она жила. А теперь уже и этого у нее не осталось.

– Как ты думаешь, – спросила вдруг Лена, словно прочитав его мысли, – что с ней будет дальше?

– Не знаю. Честно не знаю, Лен. Даже предположить не могу. У нее ведь там, в Москве, остался отец. Может быть, она вернется к нему.

– Хотелось бы на это надеяться. Знаешь, чисто по-человечески мне ее жалко. Тебе это странным, наверное, покажется...

– Ничего не покажется. Мне ее тоже жалко.

Они снова замолчали. Лена, медленно отойдя от окна, присела на краешек кровати, накрыв ладонью Женькино запястье. Свободной рукой он долго перебирал и гладил ее пальцы, снова думая о том, что не заслужил этого счастья – быть сейчас рядом с ней, прикасаться к ней, вдыхать ее запах и знать, что это теперь – навсегда.

– Я тебя люблю, – пробормотал он, накрыв губы еерукой. Поцеловал в ладонь, медленно перецеловал каждыйпалец и двинулся дальше – к изгибу локтя, где едва заметнопульсировала тонкая голубая жилка. – Я тебя люблю, Ленка. И ты прости меня за то, что я был дурак. Такой непроходимый, самый дурацкий на свете дурак. Все искал большую любовь где-то, не понимая, не замечая, что она рядом. Так близко...

Она наклонилась и быстро поцеловала его в краешек губ, засмеялась тихонько и прошептала:

– Дурацкий ты мой дурак... Самый на свете дурацкий...

«Сейчас, – понял Евгений. – Сейчас или... никогда...»

Он притянул ее к себе, бережно снял очки, покрывая короткими, быстрыми и нежными поцелуями глаза, лицо, подбородок и шею. Расстегнул пуговку на пижаме – одну, вторую, третью... Но она вдруг отпрянула.

Отпрянула и повела ноздрями, подозрительно сощурившись.

– Женя... Женя, что за запах? Кажется, что-то горит... Господи, да это же... Это же утка! Утка наша! Я жеее уже два часа назад в духовку вместе с яблоками... Эх!

Ленка вскочила с кровати и помчалась на кухню, на ходу зачем-то застегивая пуговицы на пижаме.

Евгений вдохнул, вылез из-под простыни и поплелся следом, проклиная чертову утку. «Ну надо же, – подумал он снова. – Третий день спим в одной постели и до сих пор не... И ведь сам, как дурак, попросил ее эту утку приготовить! Спрашивается – зачем?!»

– Женя, – услышал он любимый голос из-за стены. Голос был печальный, чем-то очень расстроенный. – Женя, она сгорела! Она совершенно сгорела... Ее теперь нельзя... есть...

– Да и фиг бы с ней! – радостно ответил Евгений. – Я вообще, если честно, не люблю утку. Я люблю только... тебя. А утку мы новую купим. И запечем в духовке с яблоками. У нас еще будет время. У нас впереди еще очень, очень много времени, Ленка...

,

Примечания

1

Я не знаю, что делать,

Чтобы забыть тебя, забыть в конце концов навсегда.

К дьяволу страдание,

Которое разрывает меня на части, когда я вижу тебя

И когда не вижу.

И ты не станешь ничем иным, кроме страдания.

Вместо того, чтобы быть трепетной надеждой.

Под моим солнцем – тишина.

Под другим солнцем ты.

Стихотворение Хуана Гелмана, 1930, в переводе Натальи Калининой

2

Спасибо, я счастлив видеть вас здесь (исп.).