позвоночник, сбросил всадника, как куль, на землю, перебрался на седло, смочил ладонь кровью, хлеставшей из растерзанной ноги, и поднес эту окровавленную ладонь к ноздрям лошади. Та, почуяв кровь, всхрапнула и, с места взяв в галоп, понесла… Все это Чава проделал в считанные мгновения. Пока капитан и его напарник разворачивали лошадей и, выхватив кольты, бросились в погоню, Чава уже был метрах в сорока от них. Они мчались за майором, стреляя на ходу, но с такого расстояния попасть из револьвера со скачущей лошади в цель было почти невозможно… Бешеная скачка длилась недолго. Чава с ходу влетел в кусты — что сейчас значили для него их острые колючки, рвущие его голые грудь и плечи! Его лошадь чуть не опрокинула Джека, замершего на тропинке, как только раздались выстрелы. Едва успев отскочить в сторону, Джек со страхом проводил глазами окровавленного всадника.
Преследователи, доскакав до кустов, осадили коней.
Они выстрелили еще несколько раз, когда Чава вылетел на холм по ту сторону кустарника и тут же снова пропал, потом на секунду появился на другом холме… на третьем и, наконец, исчез.
Красавчик, проследив весь его путь, зло сказал:.
— Ничего, мы еще с ним встретимся.
— Не дай Бог теперь с ним встретиться! — вздохнул напарник.
— Трус! — не поворачивая головы, бросил капитан Аредондо. — Отведи домой его братьев. И чтоб были живы! Он обязательно приедет за ними.
— Слушаюсь, сеньор капитан! — ответил напарник и ускакал.
Капитан убрал кольт, достал портсигар, закурил. Начал медленно поворачивать коня, и в это время позади его раздался голос:
— Одну сигарету, ради Бога! — прозвучало на плохом испанском.
Капитан быстро обернулся — из кустов вышел, волоча по земле свое длинное пальто, Джек. Вся его одежда — огромные ботинки, грубой вязки гольфы, разодранные колючками, клетчатый репортерский пиджак типа френч — была покрыта толстым слоем пыли.
И лицо его было покрыто той же серой пылью с грязными разводами от пота. Джек улыбался, с трудом раздвигая пересохшие потрескавшиеся губы.
Капитан, с удивлением оглядев его, остановил взгляд на огромном фотоаппарате, спросил:
— Кто такой?
— Меня зовут Джон Рид. Я корреспондент американской газеты «Метрополитен».
«Красавчик» нахмурился, помолчал и заговорил на прекрасном английском:
— Как вы здесь очутились?
Джек снова улыбнулся, развел руками.
— Приехал из Нью-Йорка. Капитан усмехнулся.
— Любите шутить, мистер Рид?
— А что же еще остается делать человеку, который только что чудом избежал смерти, сеньор капитан?… Там солдаты… — он повел головой назад. — Они гнались за мной и едва не застрелили.
Капитан снова усмехнулся.
— Вам действительно повезло. Эти солдаты — мои колорадос. Они очень не любят гринго.
— Что делать, капитан, при моей профессии приходится совать нос туда, где тебя не любят. Я приехал писать правду о том, что здесь происходит.
Капитан, помолчав, спрыгнул с коня, представился:
— Аредондо. Анастасио Аредондо, капитан федеральной армии, командир отряда колорадос — Он протянул Джеку портсигар. — Курите.
Джек жадно закурил, сказал:
— Еще бы глоток воды.
В это время послышались далекие звуки духового оркестра. Можно было разобрать мелодию вальса «Над волнами», очень известного мексиканского вальса, который стал популярным даже в России.
Джек поднял голову, прислушался. Звуки оркестра доносились от асиенды.
Капитан Аредондо улыбнулся.
— Вам повезло дважды, мистер Рид: моя мать чистокровная американка и кроме того у нее сегодня день рождения. Я прошу вас быть нашим гостем! — он поклонился, указывая в сторону своего дома.
— Благодарю вас, господин капитан. — Джек пошатнулся. — Боюсь, мне не пройти и ста шагов.
Два огромных грифа, грузно спружинив, опустились около трупа старого пеона. Третий сидел около мертвого, со сломанной шеей, гитариста. Птицы поводили большими изогнутыми клювами, готовясь приступить к трапезе, но вдруг все разом повернули головы в одну сторону, замерли и, лениво разбежавшись, снова тяжело поднялись в воздух. А музыка вальса звучала здесь громче.
Птиц спугнул капитан Аредондо, ведший за повод коня, на котором сидел Джек. Последний, покосившись на мертвых, некоторое время молчал, а потом заговорил, развивая ранее начатую тему:
— …и все же, капитан, революции не возникают сами по себе. Простите, но ведь это вы должны были довести народ до такого отчаяния, чтобы он восстал против вас.
— Неимущие во все времена завидовали имущим и старались посягнуть на их имущество, — спокойно сказал капитан. — Тупым, ленивым скотам всегда легче отнять чужое, чем изыскать пути к собственному благополучию.
— Простите, капитан, но неужели ваша приверженность к богатству столь велика, что вы из-за него можете убивать себе подобных?
— Но ведь они тоже убивают нас из-за того же самого богатства, причем принадлежащего нам, заметьте! Вы приехали узнать правду?… Вот и напишите в вашей газете: два года назад простой, неграмотный пеон убил испанского дворянина Хосе Мануэля Аредондо… моего отца. Этот пеон — известный вам теперь бандит и двоеженец Вилья! Я поклялся отомстить ему и всем пеонам заодно. Я поймаю Вилью и повешу его за ноги!.. Так и напишите.
— Наверное, это нелегко, — сказал, помолчав, Джек.
— Что?
— Поймать Вилью.
— Нелегко. Но я поймаю его и повешу за ноги.
В красивой, убранной с испанской пышностью зале собирались к празднику гости. На хорах играл оркестр. За высокими распахнутыми окнами открывался уютный патио с фонтаном, газонами и клумбами. На зеленой лужайке росли высокие деревья с яркими крупными цветами.
Недалеко от дверей стояла роскошно одетая, красивая, холеная, хорошо сохранившаяся женщина средних лет. Она встречала гостей. Это была хозяйка асиенды и виновница сегодняшнего торжества донья Эллен Аредондо. В зале шумно беседовали, смеялись разнаряженные гости. Несколько пар кружились под звуки вальса.
Пожилой, в расшитом золотом мундире генерал, оторвавшись от руки Эллен Аредондо, сказал:
— Вы неподражаемы, донья. Эллен!.. Я думаю, вы единственная женщина в нашей стране, которая могла бы себе позволить это пышное торжество в такое время.
Эллен Аредондо улыбнулась.
— Я думаю, генерал, не может быть такой войны, которая помешала бы мне отпраздновать день моего ангела.
— Вы несравненны в своем очаровании, Эллен! — генерал снова склонился к ее руке, потом спросил: — А где же мой Течо?… Мой бравый капитан?
— Сын здесь. Сейчас придет — он задержался там… с беглыми пеонами.
— Да, да, — подхватил генерал, — бегут. Я своих тоже порю, расстреливаю — все равно бегут. Бегут к этому проклятому Вилье!
— Генерал, прошу, об этом сегодня ни слова!
— Конечно, конечно, моя прелесть. Сегодня все слова только о вас! — генерал улыбнулся. — Однако, у меня всего два часа времени, дорогая.
Хозяйка рассмеялась.
— Вы успеете напиться, генерал. Скоро будут просить к столу.
— Надеюсь! — пошутил генерал и, громко заржав, двинулся вдоль залы.
