склонам холма колья различной длины и самый высокий предоставляя старосте, дабы он мог перед смертью в последний раз окинуть взглядом свои владения.
Если же кольев не хватало (по нерадивости палачей, не сумевших угадать всю меру ненасытной жестокости своего господина, или же из-за нехватки леса), то остальных обреченных варили живьем, душили, вешали, колесовали, разрывали деревьями, четвертовали или ослепляли. Словом, не существовало пытки, неизвестной этому жестокому и, вероятно, безумному тирану.
– Признайся, ты все это выдумал, – перебил шута Невин. – Никто не может быть так бесчеловечен!
– Уверяю вас, повелитель, – проговорил Мейстер, приняв обиженный вид, – что каждое слово в моем рассказе – истинная правда!
– Ладно, – Невин махнул рукой, – можешь продолжать.
– Благодарю, мой господин, – карлик слегка поклонился. – Так вот. Однажды этот правитель, показавшийся вашей милости столь необузданно жестоким, отмочил шутку позабористей. Он согнал на холм множество народу, и на глазах у несчастных солдаты сожгли их дома, а затем начали сажать всех подряд на колья. К вечеру склон превратился в лес безжизненных или извивающихся тел, а по его склонам рекою лилась кровь. Один из дожидавшихся своей участи содрогнулся при виде этого, и тогда прославленный правитель, о котором идет речь в моем повествовании, велел посадить несчастного на самый высокий кол, дабы уберечь от неприятных запахов человеческих фекалий и крови. Сам он спокойно ужинал у подножия, наблюдая за агонией умирающих. – Карлик остановился и выдержал паузу, ожидая, что Невин засмеется. Правителя Бальгона действительно позабавил рассказ шута, но не настолько, чтобы он пришел в доброе расположение духа. Мейстер, почувствовав это, набрал в легкие побольше воздуха и заговорил снова: – Но на этом не кончается моя повесть. Был еще и такой случай. Однажды этот правитель пригласил в свой замок бедняков, усадил их за свой стол, накормил, а затем объявил, что вся пища была отравлена, после чего преспокойно наблюдал за медленной агонией умиравших. Тех, кто мучился слишком долго и наскучил хозяину замка, добили слуги. Потом этот убийца, столь хладнокровно расправлявшийся с ни в чем не повинными людьми, не раз говаривал, что сделал это для того, чтобы искоренить в своем королевстве бедность, ибо не мог выносить страданий простого народа.
Невин усмехнулся.
– Что ж, это тоже способ, – кивнул он, разглядывая мозаику на полу. – Но я предпочитаю шутки повеселее. Ты сегодня слишком мрачен, мой дорогой шут.
Карлик скорчил недоумевающую физиономию и пожал плечами:
– Ну хорошо, у меня осталась еще одна история, но если и она не удовлетворит Ваше Величество, то я умываю руки.
– Идет, – согласился Невин. – Подожди только, пока я позову слугу. Думаю, ты не откажешься промочить горло.
– Разумеется, нет, – отозвался Мейстер.
Когда слуга принес графин и два наполненных золотистым вином бокала, Невин подал один карлику, а другой взял себе.
– За то, чтобы твои шутки стали веселее и мне не пришлось искать нового шута, – провозгласил он и пригубил вино.
– Выпью за это с удовольствием! – отозвался Мейстер, залпом осушая бокал. – Теперь я могу продолжать?
– Пожалуй.
– Ну, так вот. Все у того же правителя была любовница. Застав его однажды в дурном расположении духа, она решила развеселить его, сообщив, что беременна. Поистине, только женщине могло взбрести в голову воспользоваться столь сомнительным способом поднять мужчине настроение!
Словом, как и следовало ожидать, ее любовник отнюдь не обрадовался новости, обвинил свою пассию во лжи и, чтобы тут же уличить ее, выхватил меч и распорол ей живот…
– Хватит! – прервал его Невин, ставя бокал на подлокотник. – Убирайся, мне не нравятся твои шутки.
Карлик скатился со ступеньки и принял обиженную позу.
– Ты меня слышал? – спросил Невин. – Оставь меня!
Шут мигом ретировался за дверь, семеня коротенькими ножками, похожий в своем алом костюме на перезрелый помидор.
Невин вызвал слуг, велел унести из тронного зала светильники, а затем направился в свои покои. По пути его мысли вернулись в прежнее русло. От решения Оракула зависело очень многое. Действовать по указанию бога – это одно, а подчиниться голосованию – совсем другое. Лучше бы Молох на этот раз внял зову своих слуг и объявил свою волю. Конечно, война с Малдонией начнется в любом случае, но кто ее развяжет – вампиры или люди, – решит либо Оракул, либо Вардан.
Хотя правителем Бальгона был Невин, его слово не всегда было последним – мнению Большого Совета придавалось большое значение. Почти все серьезные решения принимались на нем.
Невин взошел на трон после того, как погиб Грингфельд – первый созданный Молохом Прародитель и глава рода, к которому принадлежал Невин. Его жена Мелисса имела статус Слуги, и как бы ни хотел он освободить ее, не мог ничего поделать, разве что умереть, поскольку Хозяином она могла стать только после смерти обратившего ее. Это угнетало его, он хотел, чтобы его жена была свободна, но закон посвящения в носферату оставался неизменен.
Думал ли он, что их отношения изменятся? Едва ли. Скорее, он чувствовал себя виноватым перед Мелиссой, ведь по статусу она была ниже его, а ему хотелось быть с ней равным во всем.
Невин внезапно остановился на полдороге в свои покои. Постояв несколько секунд, он свернул в ближайший коридор, а затем спустился по узкой каменной лестнице в подземелье замка. Здесь всегда было темно, но в стенах виднелись железные уключины для факелов. На полу толстым слоем лежала пыль, лишь в центре прохода темнела протоптанная дорожка.
Невин задержался перед невысокой мраморной плитой, служившей дверью в усыпальницу, где были захоронены герои – в основном прославившиеся воины Бальгона. Он опустил рычаг, и проход начал медленно открываться. В лицо пахнуло сыростью и плесенью. И это несмотря на сложную вентиляционную систему, устроенную в замке.
Невин стал спускаться по крутой каменной лестнице. Вокруг царил кромешный мрак, но ему это не мешало, ибо он, как и все носферату, прекрасно видел в темноте.
Через некоторое время он оказался в длинном зале с низким сводчатым потолком. Здесь было светло – тридцать факелов располагались на сложенных из крупных, едва обработанных, камней стенах. Трое Слуг сидели за квадратным столом и играли в кости. Одного из них Невин знал – это был смотритель подземелий по имени Карий, из клана Ванхорна.
При появлении Невина они подскочили и в недоумении смотрели на него несколько секунд, а затем Карий, опомнившись, поспешно поклонился, и остальные последовали его примеру. Они находились в согнутом положении несколько дольше, чем было необходимо, – видимо, для того, чтобы искупить свое первоначальное замешательство.
– Я слушаю Ваши приказания, Повелитель, – проговорил Карий голосом, полным благоговения.
– Покажи мне тело Владемира, – проговорил Невин, окидывая взглядом несколько десятков каменных саркофагов, испещренных рунами и гербами вампирских кланов.
– Сюда, Ваше Величество, – Карий с поклоном пригласил Невина следовать за ним.
Он провел его между двух рядов мраморных гробниц и остановился перед отполированной до блеска ониксовой плитой, покрытой черным бархатом, под которым угадывался человеческий силуэт. Там, где должна была быть голова, материя обрывалась вниз, отчего фигура выглядела укороченной и неестественной.
Невин подошел и коснулся пальцами холодного камня. Он был абсолютно гладким.
– Ты свободен, – бросил Невин Карию через плечо. – Можешь идти.
Смотритель поклонился и поспешил через зал обратно к своим приятелям.
Невин обошел плиту, пристально вглядываясь в очертания покрывала. Владемир из клана Майрено, один из величайших воинов Бальгона, был повержен людьми в последнем жестоком сражении. Ему отрубили голову и закопали ее неизвестно где, а сердце пронзили осиновым колом. Теперь он лежит, бесформенный и
