— Брось под колесо! Князь бросил.
Старик прилег к земле и стал шептать какие-то слова. Князь смотрел под колесо.
Вода как будто меняла оттенки, то искрилась, то снова темнела.
— Что видишь, князь? — спросил старик.
— Вижу… будто жемчуг сыплется.
— Будешь ты богат, князь, всех на Руси богаче! — Вяземский только вздохнул с безразличием. — Смотри еще!
— Вижу сабли… Трутся одна о другую, крест на крест!
— Будут тебя все как огня боятся!
Вяземский усмехнулся.
— Меня и так все боятся, — сказал он. — Теперь вода помутилась. А вот стала краснеть. Что это значит?
Мельник молчал.
— Что это значит, старик?
— Довольно, князь, долго смотреть не годится, пойдем!
— Словно кровь брызжет! — Казалось, князь сам понял свое видение. — Мне больно!.. — застонал он. — Ох, больно!
Мельник хотел оттащить князя.
— Пойдем, князь, будет с тебя!
— Постой! — Вяземский оттолкнул мельника. — Постой. Вижу ее!.. Ее!
— Одну?
— Нет, не одну! Их двое… С ней русый молодец только лица не видно… Они целуются! Анафема! Будь ты проклят, колдун, будь проклят, проклят!
Мельник опустил глаза и молчал.
— Что ты меня морочишь? — поднявшись, князь топнул ногой. — Лучше бы тебе на свет не родиться, леший. Еще не выдумано, не придумано такой казни, какую я найду тебе!
Князь бросил мельнику горсть денег, оторвал от дерева узду своего коня, вскочил в седло, и застучали по лесу конские копыта.
Михеич вернулся в комору, подошел к Серебряному.
— Вставай, княже! — тронул спящего стремянный.-: Не впору нам тут оставаться.
Князь открыл глаза.
— Ты что?
. — Плохо дело! Я говорил — нечистый родня этому мельнику, — зашептал он. — Гость сюда приезжал тайный… Чего-то шабашили под водяным колесом. Надо ехать, батюшка!
Где-то в дальнем болоте кричал дергач. Лес наполнился туманом. Близился рассвет. Солнце клонилось к закату. Два всадника показались на берегу Москва-реки.
Купола церквей, колокольни отражались в воде.
Впереди, возле уличной рогатины, толпились люди. Их вороные кони в черной сбруе стояли рядом. К каждому седлу было привязано по метле и собачьей голове.
— Михеич, — позвал Серебряный. — Видишь?
— Вижу, князь. Заварили мы кашу.
Серебряный нахмурился.
— Поди, открой рогатину!
— Эй, добрые люди, господа честные! — закричал Михеич, подъезжая к опричникам. — Отомкните рогатку!
— Кто такие?
— Не боись, свои! Православные! — отвечал Михеич.
— А мы уж в штаны наложили со страху. Ух! Прямо черт с хвостом! И откуда такой взялся?
— Мы с моим боярином из литовской земли едем!
— Не брешешь? Продай коня!
— Что ты? В уме ли?
— А конь-то, видать, краденый! — подошел еще один из опричников. — Так и есть, гляди! — ткнул он концом плети. — Не клейменый конь! Без тавра!.. Слазь с коня-то!
— Да?! А это видёл? — забыл осторожность Михеич. — Молокосос!
— Чего?! А ну, долой с коня, старый пес!.. В плети его!
— Назад! — подскакал Серебряный к опричникам. — Кто хоть пальцем тронет — голову развалю! — схватился он за саблю.
Опричники, привыкшие к безнаказанности, на секунду удивились.
Потом, загалдев, тоже рванули сабли.
И не сдобровать бы молодому князю, если бы в это время не послышался вблизи голос, поющий псалом, и не остановил опричников как будто волшебством. Все оглянулись в сторону, откуда раздался голос.
По улице шел человек лет сорока, в одной полотняной рубахе. На груди его звенели железные кресты и вериги, а в руках были деревянные четки. Это был Вася.
— Блажен муж иже не иде на совет нечестивых!.. — пел он.
Увидев Серебряного, блаженный прервал свое пение, подошел к нему.
— Ты, ты, — сказал он. — Зачем ты здесь между нами!.. Микитка, Микитка! — покачал он головой. — Куда ты заехал?
— Разве ты знаешь меня, божий человек? — удивился Серебряный.
— Ты мне брат! — ответил юродивый. — Я сразу узнал тебя. Ты такой же блаженный, как и я. И ума у тебя не боле мово, а то бы сюда не приехал. Я все твое сердце вижу. У тебя там чисто, чисто, одна голая правда. Мы с тобой оба юродивые! А эти, — продолжал он, указывая на вооруженную толпу, — эти нам не родня! У-у-у!
— Вася, — сказал молоденький опричник. — Не хочешь ли чего? Может, тебе денег дать?
— Нет, нет, нет! — отвечал блаженный. — От тебя ничего не хочу!.. От Дружинки возьму, этот наш! Этот праведник! Вона он, — юродивый указал на большой дом, из ворот которого в это время вышел Морозов. — Только голова у него непоклонная! У, какая непоклонная! А скоро, поклонится, скоро поклонится, да уж и не подымется! — Вася пошел в сторону Морозова, затянув опять свой псалом.
Опричники почтительно освободили дорогу, расступились перед блаженным.
— Князь, — окликнул Серебряного Морозов, — здравствуй, князь!
Радость осветила лицо Серебряного. Он поехал навстречу Морозову.
— Здравствуй, боярин, Дружина Андреевич!
— Признал? А то многие меня теперь и признавать перестали, — сказал Морозов, широко отворяя ворота. — Прошу пожаловать в дом.
Слуги боярина, радушно кланяясь, встречали гостей. Юродивый скрылся в глубине сада, продолжая петь псалом, а хозяин повел гостя по дорожке среди тенистых лип.
— А блаженный-то наш, Василий, подлинно божий человек, — сказал Морозов. — Не тебя одного он по имени угадал. Он всякого словно насквозь видит. Его и царь боится!.. Побольше бы таких святых людей, так и не померк бы огонь духовный!..
Они вошли в дом. Морозов усадил князя на дубовую лавку.
— А ведь помню я тебя, Никитушка, когда ты еще босиком бегал!.. Эй, кто там! — крикнул он. Выглянула сенная девка. — Скажи жене, что у нас гость дорогой, князь Никита Романыч-Серебряный, чтоб сошла попотчевать. — Морозов тоже присел. — Спасибо, Никитушка, что зашел, не обидел старика опального! — Он указал на свои длинные волосы.
— Вижу, боярин, и глазам своим не верю! Ты — и под опалою!
Морозов вздохнул.
В своей светелке Елена бросилась к Паше, своей сенной девушке. Потом скинула кокошник, запястья, голубой летник. Замоталась, запуталась в рубахе.
