или принадлежал бы к нашему полку, все бы обошлось. Но нужно было спасать честь мундира, и я получил год каторги и увольнение по дисциплинарным мотивам. Но я не написал его портрет, — добавил он с мрачным удовлетворением.
— Ты лихо ненавидишь. Что же ты любишь?
— Мир воображения, — сказал он. — С этим у меня порядок. Всякий раз, когда я пытаюсь сделать что-то в реальном мире, дело кончается кошмаром. Например, мне не следовало жениться на Долли.
— Почему же ты все-таки женился?
— Это непростой вопрос. Я пытался найти ответ с тех пор, как угодил в этот капкан. Во-первых, из-за денег. Я был бы лицемером, если бы отрицал это. У нее было кое-что — своего рода приданое. Я хотел подготовить серию картин для выставки, и мне требовались деньги. Деньги всегда нужны, по крайней мере, мне, и мы заключили сделку.
— Ты знал, что она беременна?
— В этом-то и заключалась вся прелесть.
— Большинство мужчин думают иначе.
— Я не большинство. Мне нравилось, что будет ребенок, и мне не хотелось быть ничьим отцом. Мне было все равно, кто настоящий отец, лишь бы не я. Наверное, звучит глупо. Но, возможно, это связано с тем, что мой родной папаша бросил нас, когда мне было четыре года. — В его голосе послышалась горькая обида.
— У твоего отца были неприятности с полицией?
— Он сам работал в полиции, — сказал он с насмешливой ухмылкой. — Это был продажный легаш из Чикаго. Помню, как последний раз видел его. Помогал блондинке садиться в «кадиллак» у отеля на Золотом Берегу. — Кэмпион откашлялся. — Следующий вопрос.
— К вопросу о Долли, как же ты к ней относился?
— Сам толком не знаю. Сначала жалел. Думал, из этого вырастет какое-то настоящее чувство. Это моя давняя детская мечта. — Его рот насмешливо скривился. — Не получилось. Жалость леденит сердце. Как ни странно, я никогда не спал с ней. Хотя мне нравилось писать ее. Это мой способ проявления любви к людям. По-другому у меня не выходит.
— Я думал, ты большой бабник.
Он слегка покраснел:
— Пришлось, конечно, поработать... Многие из них считают, что это очень творческое занятие — спать с художником. Но любовь пришла однажды, и то ненадолго. Я сам все испортил.
— Как же ее звали?
— Не все ли равно? Анна.
— Анна Касл?
Он удивленно уставился на меня.
— Кто тебе сказал о ней?
— Она сама. Два-три дня назад я был в Ахихике. Она говорила о тебе с большой теплотой.
— Так, — пробормотал он. — Интересная неожиданность. С ней все в порядке?
— Было бы в порядке, если бы она так не переживала из-за тебя. Сбежав с Гарриет, ты сильно ее обидел. Напиши ей хотя бы письмо.
Некоторое время он сидел и молчал. Мне подумалось, что он сочиняет такое письмо. Судя по его нахмуренному лбу, письмо сочинялось с трудом.
— Если Анна была так тебе дорога, почему ты связался с Гарриет?
— Я был связан обязательством. — Он по-прежнему углубленно вглядывался в себя.
— Не понимаю.
— Впервые с Гарриет мы встретились не в Мексике. Это случилось в моем доме в Луна-Бей за несколько недель до этого. Она пришла навестить Долли и младенца. Они с Долли были давними подругами. Но Долли не было дома, она повезла малыша на ежемесячный осмотр к врачу. Я работал, а Гарриет стояла и смотрела. Ей страшно понравилось. Она сама немножко рисовала. Очень восторженная девица...
— Дальше?
Кэмпион смутился.
— Я подумал, что она могла бы сделать для меня очень многое, если пойти ей, так сказать, навстречу. У меня не было ни цента, у нее явно водились деньги. Я решил, что неплохо завести мецената женского пола. Очень трудно работать и думать, где достать денег, чтобы заплатить за свет. Мы договорились о свидании. В тот же вечер оно состоялось. Потом мы стали проводить вместе вечера. Я не понимал, на что себя обрекаю. Гарриет вела себя так, словно никогда до этого не видела мужчины. Она влюбилась с такой силой, что я даже испугался. Раза два в неделю она приезжала с Тахо, и мы ехали в какой-нибудь мотель. Я чувствовал, что добром дело не кончится. Мне бы раньше прекратить отношения... — Он глубоко вздохнул.
— Что значит — добром дело не кончится?
— Я и сам толком не понимал. Но Гарриет была слишком серьезно настроена — и очень страстная. Зря я поощрял ее.
— Ты подозревал, что Блекуэлл — отец ребенка?
— Отчасти. Что-то в подсознании шевелилось... Однажды Гарриет взяла ребенка на руки и назвала своим маленьким братиком. Мне это запомнилось, хотя я не понимал тогда, что она говорила всерьез.
— Долли ничего тебе не говорила об этом?
— Нет. Я и не пытался от нее ничего узнать. Мне даже не хотелось знать, кто его отец. Мне казалось, что, не зная этого, я буду лучше к нему относиться. Но выяснилось, что и ребенка я не научился любить. Ни его, ни кого-то еще. Ну а когда я затеял роман с Гарриет, я вообще все испортил. Мне бы сидеть дома и любить жену с ребенком.
Он говорил тихо, но мне казалось, что я слышу раскаты голоса уверенного в себе мужчины. Он встал и ударил кулаком правой руки о ладонь левой. Потом потряс обеими руками, как совершенно сбитый с толку человек, и подошел к окну.
— В ночь, когда погибла Долли, я был с Гарриет, — сказал он, не оборачиваясь.
— Значит, именно с Гарриет ты спал в мотеле «Тревелерз»?
— Да. Хотя «спал» не совсем правильное слово. Мы повздорили, и она посреди ночи понеслась на Тахо. Я остался в мотеле и страшно надрался. Она привезла мне бутылку отцовского виски. — Он получал какое-то болезненное удовлетворение, воскрешая унизительные подробности недавнего прошлого.
— Из-за чего вы повздорили?
— Из-за женитьбы. Она хотела купить мне развод в Рино. Признаться, мне это показалось заманчивым, но как дошло до дела, я понял, что не смогу. Я не любил Гарриет. Долли я тоже не любил, но я заключил с ней соглашение насчет того, что признаю ребенка своим. Мне казалось, что если я останусь, то полюблю мальчишку. Но было уже поздно. Когда я протрезвел настолько, что смог вернуться домой, Долли была мертва, малыш исчез и вокруг толпились полицейские.
— Почему ты не сказал им, где провел ночь? Это же алиби.
— Тогда в этом вроде бы даже не было необходимости. Они задали мне несколько вопросов и отпустили восвояси. Как только я освободился, то позвонил Гарриет на Тахо. Она сказала, что я ни под каким предлогом не должен упоминать ни ее, ни ее семью. Она явно выгораживала отца, хотя и не говорила об этом прямо. Когда меня решили привлечь к ответственности, она подала идею скрыться, и я провел две кошмарные недели в их летнем доме на берегу. Я хотел уехать в Мексику — для этого Ральф и одолжил мне свою метрику, но у меня не было денег. Наконец деньги достала Гарриет. Она сказала, что потом приедет ко мне в Мексику и мы сделаем вид, что там впервые увидели друг друга, и начнем как бы с нуля. Потом мы либо останемся в Мексике, либо уедем в Южную Америку. — Он отвернулся от окна, лицо его казалось умытым светом. — Похоже, она увидела шанс пришить меня к своей юбке навсегда. И я опять испытал искушение согласиться. Вот какой я негодяй!
— Я насчет мотивов Гарриет. Ты сказал, она выгораживала отца. Она знала тогда, что это он убил Долли?
— Вряд ли. — Он потрогал ссадины на щеке. — Вот как она отреагировала, когда я поделился с ней моими подозрениями.
