заложенной в нас, частичек тела России, а не паразитов на её огромных пространствах.
Такой поворот неизбежен.
Не буду вдаваться в преимущества (неизмеримые для России) монархии и имперского устройства – они познаваемы только на практике. Мы побывали в красном чекистском застенке, в клетке омерзительной жидократии, и чтобы вернуться от самого низменного за всю историю России оккупационного инородческого режима – к нормальной, достойной жизни – одного умозрения мало.
Скажу одно, что только при русской монархии русский человек способен раскрыть свои лучшие качества. Он раскрывается в своём стремлении только в отеческих лучах заботы и грандиозных задач и целей. Только в русской монархии легитимность и устойчивость власти сочетаются с жаждой правильности, правды.
Историй империй в жизни человечества – немного. Из них Русская империя – уникальна. Кроме того, что я указал, как скрепляющее и удерживающее – что улавливает практически каждый в империи, была ещё основа – Русская правда, сложная система наследства и преемственности власти, тем не менее понятная в своей здравой разумности любому. Со времён Бориса и Глеба русское сознание знает, что сила власти не в страхе, и оружии, а в её Божественной сущности, стоящей выше смерти. Борис и Глеб, законные наследники, как и Царь Николай II со своей святой семьёй – сознательно идут на смерть, утверждая тем самым то, что сущность их власти – не в их владении, и уж тем более не в руках их убийц.
Элементы, только элементы – мы найдём в Римской империи. Император Марк Аврелий написал целый трактат о власти – 'К самому себе'. Вряд ли он был настолько слаб, чтоб периодически возобновлять в своей повести то, что составляет основу его мировоззрения. Скорее, таким способом он пытался по наследству передать некую 'римскую правду' о властителях и их суде, и суде над ними: 'Пусть божество в тебе будет руководителем существа мужественного, зрелого, преданного нтересам государства, римлянина, облечённого властью, чувствующего себя на посту, подобно человеку, который не нуждаясь ни в клятвах, ни в поручителях, с лёгким сердцем ждёт зова оставить жизнь'.
Как всё это не похоже на нынешнюю продажную блудливость?! Фокусники, телевизионные иллюзионисты, мастера создавать видимость 'государственной озабоченности', погрязшие в виртуальном решении тех проблем, которые сами и породили в силу своей неспособности управлять – вот нынешняя россиянская 'элита'. Какое уж тут 'с лёгким сердцем ждать зова оставить жизнь'… Шелест стабилизационно-пенсионных откатов, звон оседающих в Швейцарии нефтедолларов…
Выпестованный в красном гнезде революции, кукушонок Пидерсии, вылез наружу, явив миру свою сущность – гадить кругом, извращая и подавляя. Он силён настолько, насколько сильно сочетание страха и денег, насколько велика продажность и страсть к удовольствиям. Кукушонок в интересном наряде. Формально двухголовый – демократичный и официально-МП-шный, в галстучке, со свечкой в храмике. На самом деле это маска, надетая им на свою злую жестокую главу с её синагогой. МП – только 'шкурка', которая сама рада, что её напяливают в виде государственной 'церкви', в экстазе раскидывая ноги перед всей чередой вылуплявшихся один из другого ехидноподобных существ, влезших на русский трон. Не проповедуя и отстаивая веру, а наоборот, торгуя ею – в храмиках ценнички… Сколько стоит тяга русских к вере? Крещение – столько-то, отпевание – столько… Проповедь жертвочки среди и так обобранного добросердечного народа, нытьё в высоких кабинетах о религиозных льготочках на ввоз алмазов, табачка… Благостенькое 'духовное попечение' о золотых куполах, под которыми, как и предсказывал Серафим Саровский, молиться-то будет нельзя… Заученные поклончики 'о власти и воинстве ея' (о Вове или Диме (а настоящие имена?), и конторе их) на жидовском пальчике – это ли мы назовём молитвой?
Череда кукушат. Череда прогрызающих внутренности матрёшек-преемников. Всё это прервётся единственной законной в России легитимностью – венчанием с Белой непорочной Русской Церковью, сохранившей целомудрие и святость. То, что вы не слышали ещё о ней – не значит, что её нет. Вы не там искали.
Она не торговала кровью своего народа, не строчила доносики, не совокуплялась за деньги с извращенцами. Её не одолели врата адовы, как ни старались: купить, убить, подменить… Крови, праведной крови пролито столько, что если сказать много – значит, ничего не сказать. Кровь эта, скрепляющая нашу страну со времён Бориса, Глеба, Андрея Боголюбского – давала, и даёт плоды, посеянная в тлении, возрастает в нетлении.
Белое движение начала ХХ века, времён Колчака и Деникина, Врангеля и Маннергейма, Бунина и Кутепова, было изначально ослаблено именно тем, что не ставило задачи обретения Царственной России. Люди дрались скорее против красных, чем за единый идеал (кукушонок в итоге, на сегодняшний день, обвёл вокруг пальца и 'красных', которые слетели с его когтя, как ненужная дряблая кожура, и теперь носятся с воспоминаниями о прекрасном прошлом, никому не нужные, никем не охраняемые, безопасные, позабывшие даже про прибавочную стоимость, и про то, что Сталин воплощал в жизнь скорее идеи Дюринга, чем Энгельса… Но кого сегодня заинтересует 'Анти-Дюринг' какой-то там… Всё в прошлом – борьба и кровь, Петров работал шесть часов, а Иванов восемь, и как Петров возместит Иванову эти два часа? – за это сегодня не идут на каторгу, с этим знаменем не грабят банки, не взрывают губернаторов… Остались только 'красные' в виде брошенных войск – милиции и ей подобных…). Тем не менее, всякий человечек из 'Русской книги жизни', то есть отдавший свою жизнь, кровь, боль, пошедший на страдания ради жизни России в свойственном ей мире и спокойствии, от опухшего от голода крестьянского младенца, до утопленного среди десятков тысяч других в Крыму русского офицера (не будем укладывать их жизни, их судьбы в прокрустово ложе только лишь политических энергий, все они – Божьи) – все они, безвинно пострадавшие, в каком-то смысле по-царски распорядившиеся божественным даром живой души – самой сутью своей безвестно прожитой жизни, одной только ниточки огромного русского полотна, вплетённой своей личностью и в тех, кого они любили, кто любил их, с Тем, Кто и есть сама Любовь – ниточки, окроплённые своей кровью – дали нам в целом картину прекрасную, царственную, жертвенную и решительную, не раздробленную на мозаики партийных целей – но картину, и скорее даже – икону русской, простой, сокрушённой перед Богом духом, доброй, неброской, наполненной милосердием, милостью, непритязательной и сильной – жизни!
Отечество, за которое столько отдано, должно быть преобразовано наиболее рациональным (и соответствующим русскому духу) способом. Мы сотни лет со времён Иоанна Грозного простояли на царской милости и царском же наказании, а русские цари – в свою очередь – на вере. Неужто не надоело блуждать в потёмках чуждых американо-израильских театральных политических гнусностей? Не пора ли домой, к простому, к своему, свойственному нам?
Ещё в римские времена, времена становления одной из величайших цивилизаций в истории человечества, во времена раздумий и выбора между республикой и единовластием, небезызвестный Меценат советовал Октавиану Августу: '… Свобода черни является самым горьким видом рабства для людей достойных и одинаково несёт гибель всем. Напротив, свобода, везде ставящая на первый план благоразумие и уделяющая всем справедливое по достоинству, делает всех счастливыми…' Август выбрал единовластие – и империя устояла.
Сегодня, находясь в ином измерении, пройдя гораздо более сложный путь, к словам Мецената добавим: свобода – ставящая на первый план благоразумие и решительность нашей веры. Путь России – особый, и благоразумная свобода, венчанная на царство, высшее из высших достижений человечества, не может быть достоянием какой-то части русского общества – мы везде – это общая идея Белого движения, на сегодняшний день способного как объединить благоразумных, достойных и сильных, так и приступить к вопросу о власти.
Завершая свои записки, всё-таки с известной долей сомнения задаюсь вопросом: насколько это всё реально? – ощущение тяжкой гробовой плиты жидократии, прихлопнувшей ещё живую Россию. Можно ли сдвинуть её, можно ли преодолеть мертвящее охлаждение, проникшее во все суставы и клеточки нашего организма? Где реальность? Здесь, в склепе? На шконках, занавешенных простынями и чисовскими одеялами, не только от сквозняков, но и друг от друга, чтобы не было излишнего раздражения, напряжения у русских, привыкших к раздольной вольности? Парадокс – свобода в максимальном ограждении в пространстве, в уединении? Может, это здесь реальность, а не там, в разгуле и раздолье 'золотой' свободы, растрачиваемой понапрасну, на заплетение афрокисичек и плотские утехи? Обычные оппозиции, составляемые по правилу чёрное – белое, кислое – сладкое – как правило, ошибочны. Любви противостоит не ненависть, а извращение любви, то бездетный секс, то холодное кошачье похотливое мартовское
