С болезненной, всхлипывающей лаской прислушивался я к простому разговорному напеву, лишенному всякой фальши и манерности. Слова о расставании и дальней дороге трогали до глубины души. Голос, как заботливый наставник, расторопно набивал мой вещевой мешок всем необходимым, что может понадобиться в походе, из которого не суждено возвратиться…
Что-то родное, сотканное из тополиного пуха и июньских лучей коснулось щеки, наполнило постную слюну грушевым ароматом дюшеса, вязким дурманом гематогена, повернулось юным лицом и взмахнуло на прощание рукой.
В глазах остывали счастливые теплые слезы. Я знал, что сухари и ржавая вода, по капле точащая стакан, мне уже больше не понадобятся…
Который нынче год на дворе? Если свободна Родина, неприкосновенны ее рубежи, значит, библиотекарь Алексей Вязинцев стойко несет свою вахту в подземном бункере, неустанно прядет нить защитного Покрова, простертого над страной. От врагов видимых и невидимых.
Мне хочется думать, что летним вечером кто-то идет по загородному шоссе, мимо вишневых садов и сверкающих жестяных крыш. Закат растекся над горизонтом густой свекольной патокой. Шелестят придорожные шелковицы, роняют ягоды в пыль. Обочина сплошь в чернильных тутовых кляксах. Медленный грузовик с разболтанным кузовом мазнул по воздуху теплой бензиновой гарью, за дальней насыпью простучал стальными подошвами товарняк, ветер поднял за чубы высокие травы…
Это еще не произошло, но так будет.
Я допишу последние слова. Уложу тетради — черную, серую, голубую и три коричневых — в нишу подъемника. Прикрою заслонку.
Потом я сяду за стол. Соберусь с духом. Открою первую Книгу. Начну в хронологическом порядке, с Книги Силы.
Я не умру никогда. И зеленая лампа не погаснет.
