улыбнулся — хороший план.
Ле Гант пошевелился, веки его дрогнули, что тотчас подсказало королю, что пленник знает о его присутствии в камере. Зажженная тюремщиком свеча отбрасывала на лицо узника тусклый желтоватый свет, отчего оно не казалось мертвенно-бледным, каким было на самом деле. От стен каземата веяло ледяным холодом, в углу постоянно капала вода, и от звука капели можно было сойти с ума. Одна стена была склизкой от сырости, но даже исходивший от нее запах плесени не мог перебить вонь давно немытого человеческого тела — Ле Гант давно уже перестал заботиться о собственной чистоте. Казалось, наоборот, он старательно копит на себе грязь, в надежде на то, что в один прекрасный день старая рана загноится, и он умрет. Пленник определенно возмечтал о смерти.
Все это не могло не раздражать короля, однако, обращаясь к моргравийцу, он постарался держать свой гнев в узде.
— Послушай, Ле Гант, я не позволю тебе умереть и сделаю все, чтобы ты выжил. Ибо ты приведешь мне Корелди. Я не только выведаю его секрет, но и лишу его жизни. Не притворяйся, я знаю, что ты слышишь меня.
Пленник пошевелился, и король сделал вывод, что прав в своем предположении: Ле Гант его слышит.
— Почему ты молчишь, моргравиец? Мне казалось, ты будешь рад гостям.
— Но только не тебе, — прохрипел пленник еле слышно, но с нескрываемой злостью.
Кайлех кивнул, довольный, что Ле Гант заговорил. Да и рассудок, судя по ответу, все еще оставался при нем.
— Мы поможем тебе встать на ноги, после чего ты вернешься сюда снова.
— И все начнется с самого начала, — с вызовом бросил Герин, по-прежнему не открывая глаз.
— Именно. Как я понимаю, солдат, ты ищешь смерти, но я не позволю тебе обрести ее. Свыкнись с этой мыслью и не усложняй себе жизнь. Просто живи. Кто знает, вдруг в один прекрасный день ты вновь увидишь Корелди, и лишь потом вы с ним умрете вместе, причем, когда и как — решать мне.
— Как ты наивен, Кайлех, — негромко, но с укором произнес пленник. — Не удивительно, что Селимус спокоен за безопасность своих северных границ. Ему известно, как легко ты поддаешься слепому гневу, а гневливый правитель — угроза для страны не менее опасная, чем враг. Так что когда и как положить конец твоему правлению, решать будет он.
Герин прекрасно понимал, что Кайлех рассвирепеет от его слов, и не удивился бы, если бы за ними последовал пинок под ребра. Вместо этого он услышал негромкий смех. Судя по всему, горный король, если и был разгневан, решил не подавать вида.
— Я бы на твоем месте попридержал язык, солдат. Твой король — чума для Моргравии, я же стану тем, кто нанесет ей окончательный удар.
Герин не успел ответить, потому что услышал чьи-то шаги. Похоже, к нему шел знахарь, тот самый странный человек, который один раз уже вытащил его из могилы.
— Сир! — донесся до него новый голос.
— Поставь его на ноги, каких бы усилий это тебе не стоило! — распорядился король.
Рашлин кивнул.
— Я сделаю все, что смогу.
— Кормите его насильно, постоянно давайте пить.
— Все будет сделано так, как вы прикажете, ваше величество.
Герина перевели из каземата в комнату, которую он не раз видел в кошмарных снах. Именно в ней Кайлех лишил жизни добрую и смелую женщину по имени Элспит. Как и Герин, она была родом из Моргравии; ее поймали вместе с Корелди. Помнится, он про себя воздал ей должное, когда она не побоялась бросить вызов самому королю. Это она собственноручно разрезала нитки, которыми были зашиты его веки, чтобы он увидел своих спасителей. Тот, кого Герин принял за Уила, кто разговаривал таким странным голосом и манерами отдаленно напоминал Уила, оказался красавцем-наемником, уроженцем Гренадина. Этот человек был явно знаком с Уилом, и тем не менее Герин тогда сильно расстроился, что это не Уил.
Элспит, как он и предполагал, оказалась не только хорошенькой, но и очень даже красивой, а его бывший мучитель Лотрин превратился в их друга. Герину было страшно даже подумать, какая судьба постигла горца, предавшего своего короля, тем более что Лотрин был вторым после Кайлеха лицом в королевстве, и его измена стала для владыки Скалистых гор жесточайшим ударом. Герин был рад этому, а угнетало его лишь то, что он сам не может нанести достойный удар. Увы, он был слаб и способен только на одно: уморить себя голодом. И вот теперь Кайлех отнимал у него и этот шанс. Жестокий врачеватель вознамерился вернуть пленнику силы, чтобы мучители могли и дальше смеяться ему в лицо.
Никогда еще ему не хотелось так расплакаться, как сейчас. Он, воспитанник сурового Фергюса Тирска, не привык давать волю чувствам, наоборот, научился держать и мысли, и эмоции в кулаке, хотя причин лить слезы в его жизни хватало. Возмужав, он еще ни разу не поддался минутной слабости. Он чувствовал себя никому не нужным и совершенно беспомощным — старший солдат моргравийского легиона и личный адъютант семейства Тирсков не мог оказать врагу даже малейшее сопротивление.
От обиды Ле Гант даже плюнул на пол.
— А вот это вы зря, — попенял ему через плечо Рашлин. — Я бы не советовал понапрасну тратить драгоценную влагу. В противном случае придется поступить так, как велел король, то есть подвергнуть дополнительным унижениям. Одни мои люди будут держать вас, а другие силой запихивать в рот пищу и заливать воду.
Герин вздохнул. Ему вспомнился печальный конец Элспит, вспомнилось, как кровь била фонтаном из раны, нанесенной ей самим Кайлехом. Тогда эта кровь свертывалась прямо у его ног, помечая его клеймом убийцы. Ведь это он молчал, отказываясь сказать своим и ее мучителям то, что они хотели услышать. Шантаж был лишь одним из орудий Кайлеха. Герин помнил улыбку Рашлина, когда Элспит умерла, помнил вспыхнувшую в его глазах радость. Если бы не приказ короля, он с удовольствием истязал бы и Герина. Но сейчас его работа состояла в другом — врачевать раны, а не наносить их. Герин с ужасом осознал, что Кайлех прав. Сопротивление бессмысленно и бесполезно, потому что все повторится с самого начала, они не дадут ему умереть — пока не услышат то, что им нужно. И лишь потом за ненадобностью убьют. Но кто знает, если он вновь наберется сил, может, и сумеет нанести ответный удар. Но для этого нужны силы и ясная голова, а пока мысли путались от голода и жажды. И все же он поклялся, что найдет способ отомстить Кайлеху.
— Меня незачем принуждать силой, — прошептал он охрипшим от долгого молчания голосом.
— Неужели? — съязвил Рашлин.
— Я согласен принимать пищу.
— Верно, ибо в противном случае это стало бы малоприятным занятием, — злобно усмехнулся его собеседник.
— Тем не менее, идя на уступки, я тоже хочу кое-что потребовать взамен.
— Кто ты такой, чтобы что-то требовать от нас, — возразил Рашлин.
— Вы с королем задумали вновь поставить меня на ноги. Что ж, вам будет легче это сделать, если вы позволите мне время от времени выходить во двор подышать свежим воздухом и немного размяться. Если мне откажут в просьбе, буду сопротивляться. Более того, клянусь, что найду способ уйти из жизни, чем доставлю неприятности вам обоим. Подумай о том, чья отрубленная голова будет красоваться на шесте на главной площади замка, а, Рашлин?
Колдун ничего не ответил, но задумался, словно представляя себе эту картину.
— Хорошо, я поговорю с королем. Но сейчас ты должен принять пищу.
С этими словами Рашлин хлопнул в ладоши, давая знак слуге.
— Ты останешься здесь, пока я тебя не выпущу. Считай, что тебе повезло, моргравиец. По крайней мере можешь смотреть на мир в окно и спать на удобном топчане.
— Я требую, чтобы мне время от времени было позволено выходить на воздух, в противном случае предпочитаю вернуться в каземат.
Рашлин сделал вид, что не расслышал его слов.
— Все то время, пока ты будешь у меня, я буду держать тебя в оковах. Не советую тешить себя
