Машина медленно объехала автомобильную стоянку, миновала указатель, затем «навигатор» повернул направо и стал подниматься на холм, по-прежнему на второй передаче. Через несколько минут деревья поредели. Ларош остановил машину у обочины и выключил свет. Далеко внизу виднелся клуб «Хайлендс» — желтое пятнышко. На электрических вышках мигали огоньки — предупреждение для самолетов. До одной из вышек было не больше тридцати метров. Даже сквозь шум дождя, стучавшего по крыше машины, Кардинал слышал хриплое гудение высоковольтных проводов.
— Ну и историю вы состряпали, детектив. Разумеется, все это не имеет никакого отношения к действительности.
— А это тоже не имеет отношения к действительности? — Кардинал вынул из кармана фотографию.
Ларош безразлично скользнул по ней взглядом:
— И кто из них я, по-вашему? Девушка? Думаете, я сменил пол?
— Девушка — это Мадлен Ферье. Вы ее убили, помните? А вы — справа, в полосатой футболке.
Ларош отдал ему снимок.
— Это может быть кто угодно.
— Вот как? — Кардинал вытащил распечатку фоторобота, который сделала Мириам Стэд. — А вот работа полицейского художника. Перед нами тот же человек тридцать лет спустя. У него меньше волос, нет бороды, он прибавил около тридцати кило…
— Ключевое слово здесь — «художник». Все это чистая фантазия, как и ваша история, детектив.
— Между прочим, пуля пробила дверцу автомобиля Шекли рядом с ручкой. Думаю, она попала вам чуть выше локтя. Вот сюда. — Кардинал сдавил Ларошу бицепс.
Ларош вскрикнул и выдернул руку.
— Видимо, это тоже моя фантазия, — заметил Кардинал.
— Это от неожиданности. Не люблю, когда меня трогают. — Ларош вновь обрел хладнокровие, но на верхней губе у него выступили капельки пота.
Невдалеке, словно голубые звезды, взорвались трансформаторы; звук был такой, словно поблизости идет стрельба. И был еще один звук — что-то вроде поросячьего визга. Кардинал знал, что это рвется металл.
— Нам стоило бы убрать машину, — посоветовал он. — Вышка может рухнуть в любую минуту.
Ларош задумчиво посмотрел вниз, на склоны холмов, на цепочку высоковольтных опор.
— Через две недели великолепный подъемник будет возносить сотни людей на эти склоны. На холмах будут наслаждаться отдыхом сотни отпускников. Они будут тратить в Алгонкин-Бей свои деньги, заработанные с таким трудом. По нашим подсчетам, около миллиона долларов за сезон.
— Я уже сказал, что это очень впечатляет.
— Не знаю, чего вы добиваетесь, возводя на меня всю эту напраслину. Ожидаете, что я стану предлагать вам взятку?
— Для этого вы слишком умны.
— Оказываете на меня давление? Надеетесь, что я сломаюсь и во всем сознаюсь?
— Почему бы и нет? Будете чувствовать себя легче.
— Да, многим нравится делать признания. Иначе исповедь не стала бы таким повальным увлечением современного культурного человека. Но, на мой взгляд, чувство очищения недолговечно. Уверен, вы думаете то же самое.
— Разве мы говорим обо мне?
— А разве нет? Похоже, вы одержимы навязчивой идеей: «Люди — не то, чем они кажутся». Откуда в вас это? Да, разумеется, часто люди — не те, кем они кажутся. Джефф Мэнтис — исключение, и это одна из причин моего восхищения им. Еще одним исключением был, вероятно, ваш отец, профсоюзный деятель: кстати, приношу свои соболезнования. Он верил в достоинство Труда, в силу общественного договора.
А теперь возьмите меня, сироту из Труа-Ривьер, который всего в жизни добивался сам, изо всех сил карабкаясь наверх. На меня тоже не распространяется эта ваша теория. Но я не порицаю вас за то, что вы сочинили обо мне такую нелепицу. Да, возьмем вас. Вы работаете на благо родного города. Я знаю точную цифру ваших доходов. Крайне сомнительно, чтобы простой сотрудник местной полиции сумел дать дочери образование в Йеле.
— Я этого хотел, — ответил Кардинал. — Но в итоге не смог себе этого позволить. Она там не доучилась.
— А чикагская клиника «Тамаринд»? Лучшее лечение от депрессии, какое можно купить за деньги. Насколько я знаю, особенно благотворно оно действует на женщин. Медицинское обслуживание в США не бесплатно. Даже недолгое пребывание в таком заведении обходится в десятки тысяч долларов — американских, не канадских.[28] Кстати, вы записываете наш разговор на пленку?
— Если бы и записывал, я бы вам об этом не сказал.
— После того, что я вам только что изложил, вы вряд ли сможете воспользоваться этой записью.
Кардинал открыл дверцу и вылез из машины. Под ледяным дождем он тут же вымок до нитки. Ларош опустил стекло.
— Хотите вернуться назад пешком? В такой ливень?
— Думаю, да. Я говорю только с теми убийцами, которых могу арестовать. Продолжим разговор в другой раз.
Ларош пожал плечами:
— И как вы думаете, далеко ли вы уедете на ваших умозаключениях, детектив?
— Вероятно, недалеко. Вы же сами сказали: если бы у меня были веские доказательства, я бы сразу же надел на вас наручники.
Снова раздался визг металла, и медленно, почти грациозно высоковольтная опора наклонилась и упала. Провод лопнул и взвился в воздух со скоростью, которой хватило бы, чтобы оторвать человеку голову. Провод ударился об лед с такой силой, что у Кардинала свело живот. Раздался звук какой-то чудовищной, космической отрыжки. Дотуда было метров двадцать. Кардинал застыл на месте, плотно сжав ноги.
— Вы точно не хотите вернуться в машину?
— Спасибо. Предпочел бы остаться здесь.
С востока налетел порыв ветра. Рукава Кардинала начали покрываться паутиной льда.
— Итак, положение таково, — проговорил Ларош. — Я не впал в панику. Ни в чем не сознался. Какой вывод можно обо мне сделать?
— Не стану притворяться, будто понимаю, о чем вы.
— И не надо. Мы с вами очень разные. Вот посмотрите на меня: я построил этот клуб и трассу, у меня больше зданий, чем у вас рубашек, моего состояния хватило бы на тридцать человек. И я в отличных отношениях с начальником полиции, а также с судом, не говоря уж о премьере. А теперь… — Он махнул рукой, словно указывая на ветхое здание, которое он даже не рассчитывает продать. — Посмотрите на себя.
Еще один провод лопнул и ударился о лед. Гирлянды голубых искр брызнули в сторону Кардинала.
Ларош поднял стекло, и «навигатор» сдвинулся с места. Кардинал смотрел, как красные фары спускаются по холму, то и дело замирая, когда Ларош давил на тормоза. Дождь падал на кожу, тяжелый, как мрамор.
Три раза, говорил Станчек. После трех коротких замыканий линия отключается. Кардинал уже промок насквозь, он дрожал с головы до ног, и ему не терпелось пуститься бежать. Но он помнил о мальчишке, который много лет назад залез в трансформатор. Высоковольтный провод восьмерками извивался на льду. Кардинал закрыл глаза, ожидая удара током.
Провода снова лопнули, со свистом разрезая воздух. Потом провод ударился о землю, рассыпая голубые искры. А потом был только шум дождя и стонущий скрежет металла.
