и дождь. В толпу под навесом протиснулся огромного роста мужчина с непокрытой головой. На нем были черные брюки и свитер, в руке — бинокль. Бесцеремонно растолкав стоявших, он принялся наблюдать за улицей в бинокль, прохаживаясь и бормоча:
— Недурно… недурно!
Люди под навесом уставились на него.
— Это он?
— Да, это режиссер.
— Вы делаете все, как нужно, и нет необходимости повторять все сначала, — сказал мужчина, глядя на улицу.
— Господин… — обратился к нему кто-то.
Но мужчина властным жестом заставил говорящего умолкнуть на полуслове.
— Господин, вы режиссер? — не выдержав нервного напряжения и набравшись храбрости, спросил еще кто-то.
Но тот, не обратив внимания на вопрос, продолжал смотреть в бинокль. Вдруг все увидели, что к остановке катится человеческая голова. Из обрубленной шеи хлестала кровь. Люди в ужасе закричали. Мужчина в черном свитере устало взглянул на голову и пробормотал:
— Браво… браво…
— Но ведь это — настоящая голова и настоящая кровь! — крикнул кто-то.
Мужчина навел бинокль на пару, предававшуюся любви, и нетерпеливо скомандовал:
— Измените позу… Избегайте однообразия!
— Но ведь голова — настоящая, будьте любезны, объясните нам… — донеслось из толпы.
— Достаточно одного вашего слова. Мы хотим знать, кто вы и кто все остальные.
— Почему вы не отвечаете?
— Господин, рассейте наши сомнения…
Мужчина внезапно отпрянул назад, словно пытаясь спрятаться. Высокомерие его исчезло. Он весь как-то обмяк и поник. Люди под навесом увидели, что неподалеку прохаживаются какие-то солидные мужчины — словно собаки, которые что-то вынюхивают. Мужчина в черном свитере как сумасшедший бросился из-под навеса на дождь. Один из тех, кто прохаживался, заметил это и кинулся вдогонку. Его примеру молниеносно последовали остальные. Все они вскоре скрылись из виду.
— Боже милостивый, это был не режиссер…
— Кто же он?
— Наверное, вор.
— Или сбежавший из больницы сумасшедший.
— А может быть, все это — эпизод из фильма?
— Нет, это не киносъемка.
— Но объяснить происходящее можно только киносъемкой.
— Не будем строить предположений.
— А как же прикажете понимать все это?
— Это жизнь, хотя и…
— Мы должны уйти отсюда, не то при расследовании нас привлекут в качестве свидетелей.
— Еще есть надежда во всем разобраться, — сказал кто-то и крикнул полицейскому: — Эй, сержант!
Полицейский обернулся только после четвертого окрика. С раздражением взглянул на дождь, запахнул плащ и быстро направился к навесу.
— Что вам нужно? — спросил он, хмуро оглядев присутствующих.
— Разве вы не видите, что происходит на улице?
— Все, кто ожидал автобус, уже уехали, а вам что здесь нужно?
— Посмотрите на эту человеческую голову.
— Где ваши
И он стал проверять документы, зловеще улыбаясь. Потом спросил:
— С какой целью вы собрались тут?
Люди под навесом обменялись испуганными взглядами.
— Мы совершенно незнакомы друг с другом! — пробормотал один из них.
— Ложь вам не поможет…
Полицейский отступил на два шага, навел автомат и начал стрелять. Люди попадали один за другим. Тела их остались лежать распростертыми под навесом, головы запрокинулись на мокрый от дождя тротуар.
Наркоман и бомба
Перевод С. Шуйского
Улица выглядела иначе. Мир преобразился! Люди куда-то спешили, тротуары были переполнены, все вокруг двигалось и бурлило. Солдаты по-сатанински поглядывали вокруг из-под своих касок. Что произошло? Всякий раз, когда он пытался сосредоточиться, мысли его рассеивались, как пыль на ветру. Он мог припомнить только, что шел в мастерскую приятеля, Мухсина. Мухсин, старина, где же ты? Эта улица тянется, наверно, до самой луны… Он шел, прихрамывая и покачиваясь, ноги почти не слушались его. Солнце светило тускло, лучи были какие-то темные. Он чувствовал себя явно не в своей тарелке, но улыбка и даже смешок все же не покидали его. Он с любопытством посматривал на людей: что это их гонит? Сидит ли еще тарбуш[6] у него на голове? Внутри черепа была полная сумятица, и насчет тарбуша он тоже не был уверен. Чтобы поднять руку и убедиться, на месте ли он, нужно было приложить слишком много усилий. Поравнявшись с антикварным мебельным магазином, он подошел ближе, заглянул в зеркало в дверном проеме и увидел, что тарбуш съехал на затылок и спереди выбились волосы. Посмотрел еще раз, поправил галстук. Глаза его припухли — почти совсем заплыли. Движение на улице усилилось, шум стал еще громче. Что же, наконец, стряслось? Он начал напевать песенку, но скоро сбился, забыл слова. Это огорчило его. Но тут же что-то быстрое, словно ртуть, заплясало у него внутри, он почувствовал себя счастливым и заулыбался. Ему казалось, что сейчас он мог бы полететь. Или войти в землю, как в воду; беседовать с людьми, живущими на полюсе… А вот и мастерская Мухсина! Он уже совсем забыл, какие вопросы задавал сам себе по пути, забыл о своем недомогании. Подойдя к «дяде» Мухсину, он склонился перед ним, как перед королем, и постоял некоторое время согнувшись, чтобы выказать почтение, а еще потому, что лень было шевельнуться. Хозяин мастерской улыбнулся и сказал, не отрываясь от работы:
— Не надо, Айюб-эфенди[7]…
— Вы достойны большего…
Мальчишка поставил ему стул около входа. Он выпрямился и повторил приветствие, на этот раз подняв руку. Затем проследовал к стулу и уселся. Взглянув на хозяина, он указал на свою голову:
— Ну, лучше, кажется, не бывает!
— А что я говорил? — гордо ответил Мухсин.
— Ни на что не похоже!
— Я советовал вам, возьмите побольше, пока есть, а вы мне не верили.
Сидя у дверей, он понемногу вспомнил, что его так взволновало, и к нему вернулось прежнее удивление, смешанное с чувством недомогания. Он спросил, что творится вокруг.
— Вы сейчас увидите торжественное шествие, — сказал Мухсин.
— Шествие?
— Да. Наш вождь возвращается из Лондона. Смотрите, сколько солдат расставили для охраны!
Айюб беззаботно оглянулся. Солнечный свет померк. На улице было полно народу.
