А если это расшифровать (кстати, такие сокращения по первым буквам имени-фамилии «прирастают» лишь к немногим самым известным людям), то получится:
Клиффорд Дональд Саймак.
У него ведь, у Саймака, полно всякой живности — как инопланетной, так и вполне земной: сурки и лисы, медведи гризли и обыкновенные бурые, добрейшие псы, а случается, и кошки И скунсы Симпатизировал он этим зверушкам отчетливо и старался, когда позволял сюжет, улучшить их нелестную репутацию. Взять хотя бы роман, известный у нас под не очень удачным названием «Почти как люди», где скунсы выступают спасителями человечества. А прелестная повесть «Операция Вонючка»! Слава Богу, она с самого начала была переведена отлично и не подверглась издевательствам со стороны неумех и невежд, изрядно опозоривших переводческий цех в последние годы. Если кто не читал повесть или забыл ее, напоминаю, что главный герой — скунс, вернее, некто не отличимый внешне от скунса. И этот некто в дни своей земной жизни… ходит у ноги и мурлычит! А написана повесть лет за двадцать пять до происшествия на шоссе № 211 и задолго до появления предприимчивых ветеринаров, воплотивших шутейную мысль Саймака в натуре. Юридически точной информации у меня нет, но уверен, что дельцам и в голову не пришло поделиться с писателем гонораром.
Разумеется, Саймак — не Жюль Верн и не Артур Кларк и на роль предсказателя технико-медицинских свершений никогда не претендовал. И вообще, думаю, что «процент попадаемости» в современной фантастике вычисляется совсем по-другому — не через железки и таблетки, а через ее влияние на разум и душу. Тут, пожалуй, стоит предоставить слово самому Саймаку:
«Но как, скажите на милость, ухитрился тот забытый автор в далеком 1956-м додуматься до такого? И сколько еще шальных идей, рожденных причудливой игрой ума и парами виски, могут на поверку оказаться правильными?
Мечта? Озарение? Проблеск грядущего? Неважно, что именно — просто человек подумал об этом, и — сбылось. Сколько же других небылиц, о которых люди думали в прошлом и подумают в будущем, в свой срок тоже — обернутся истиной?..»
Это из повести «Сила воображения- Год написания, нетрудно догадаться, 1956. Самые золотые, самые плодотворные для Саймака годы. Взлет, начавшийся с романа «Город» в 1952-м (автору было сорок восемь), не прекращался до 1968-го, до «Заповедника гоблинов». Потом Си-Ди-Эс прожил еще двадцать лет и, продолжая работать в литературе, выпустил немало новых книг, но увы, что-то случилось, и в поздних ого романах при неизменной оригинальности замыслов ощущается определенная сбивчивость, частичная утрата искрометности, столь свойственной Саймаку «золотого периода». Исключения, если есть, то только в небольших вещах. Впрочем, таково мое личное мнение, ни для кого другого не обязательное.
И, коль на то пошло, рискну поделиться еще одним личным ощущением, может быть, еще более спорным. Не случайно, сдается мне, ассоциативное мышление вывело меня на Саймака в 1984 году не раньше и не позже, а в придорожном ресторане «Охотник» (кажется, так) под звуки банджо. Литературные произведения — по меньшей мере, многие из них — у меня давно ассоциируются с определенными музыкальными стилями. Скажем, в строках Гете я отчетливо слышу мощный орган, а Голсуорси ощущаю великим симфонистом. И точно так же в сочинениях Сэмюэла Клеменса, он же Марк Твен, да и у других американцев прошлого века, на мой слух, прорываются мелодии негритянских «спиричуэле». А когда читаю Рэя Брэдбери, то ловлю себя на мысли, что это классический джаз в духе Эллингтона
Ну а Си-Ди-Эс, Клиффорд Дональд Саймак, — это «кантри» и именио «кантри». Он бывает лукав и задирист, но без грубости. Бывает лиричен и нежен — без намека на пошлость. Бывает он и меланхоличен — и в этом своем настроении очень глубок, — но уж при любом раскладе без пришибленности и уныния. А чаще всего он просто дружелюбен, он хочет развлекать и увлекать и не слишком заботится о том, какую мораль или антимораль припишут ему туповатые деляги или угрюмые старые девы. Он синкопирует и меняет ритмы, он играет то на гитаре, то на банджо, а и когда заводит соло на трубе или на саксофоне И, мерещится, подпевает себе вполголоса и притоптывает в такт. Ему самому нравится то, что у него получается. Такое мастерство заразительно, как хорошая песня и удовольствие вслед за мастером получают и слушатели-читатели.
Теперь самое время, пожалуй, сказать несколько слов о повестях «Свалка», «Галактический фонд», опубликованных в этом номере журнала Почему они не стали известны русскому читателю давным-давно, ведь написаны одна в 1953-м, а другая в 1956. Соблазнительно было бы изобрести модно-идеологическое объяснение: испугались, мол, бдительные редакторы советской поры неоднозначности содержания, убоялись обвинений в проповеди пассивности, а применительно к «Свалке» и того хуже — апологетике пьянства, вот и не пустили в печать. Только объяснение это при всей своей соблазнительности неверно Дело попросту в том. что «Свалка» не включалась в американские сборники и антологии, а получила новую жизнь благодаря усилиям англичанина Фрэнсиса Лайелла, который подружился с Саймаком уже в 80-х и выступил составителем целой серии его книг у себя на родине, преследуя притом нелегкую задачу американских изданий по возможности не повторять. А коли так, пришлось Лайеллу изрядно покопаться в журналах разных десятилетий да порасспрашивать самого писателя, покуда тот был еще жив. И, что существенно, многие из этих произведений относятся к «золотому периоду» автора и по самой придирчивой оценке не уступают тем, которые принесли Саймаку популярность, в том числе и у нас. (Что касается «РФ», то Лайелл здесь ни причем, рассказ включался в классические сборники автора и выпал из поля зрения переводчиков по чистой случайности).
Кто его знает, а, может, бдительные редакторы ушедшей поры в умозрительной критике сюжетов, подобных «Свалке», были все же не совсем неправы? Ведь и без того любителей, чуть что, утопить любые горести и проблемы а бутылке у нас хватает. А если вспомнить и другие рассказы Си-Ди-Эс да посчитать, сколько у него симпатичных пьяниц, а то и завзятых алкоголиков и как часто со вкусом они прикладываются к разнокалиберным стаканчикам и прямо «к горлу», и если вернуться к приведенной выше цитатке насчет озарения под парами виски, и если вообще возомнить по-соцреалистически, что литература — учитель жизни, то что в итоге? Чему такой учитель, как Си-Ди-Эс, может научить? То-то и оно..
А только не главное это у Саймака. И чтобы не растекаться, попробую побить цитату цитатой Вот что под занавес жизни писал наш автор о самом себе в предисловии к нью-йоркскому однотомнику 1977 года:
«…Уж если пытаться самому решить, что я за писатель, то проще, наверное, перечислить, к каким повествовательным приемам я обращаюсь редко, если обращаюсь вообще.
Я никогда не эксплуатировал сколько-нибудь интенсивно стандартную тему инопланетного вторжения… Мое неприятие этой темы основано на убеждении, что нападать на нас и завоевывать нас вряд ли кому то понадобится. Мне кажется, что к тому моменту, когда раса достигнет стадии полетов а глубокий космос она должна обрести нравственную зрелость и отвергнуть саму идею господства над иными разумными существами.
В то же время я вновь и вновь обращался к теме первого контакта человека с инопланетянами Мне лично такая перспектива всегда представлялась захватывающей. И я частенько спрашивал себя: что бы я делал, если бы летающая тарелка, а на поверку корабль из космического пространства, приземлилась у меня на заднем дворе и оттуда появились ее обитатели? Думаю, что я вышел бы им навстречу, стараясь не сделать ни одного движения, которое можно было бы истолковать как враждебное. Я ощущал бы достаточно искреннюю уверенность, что два вида разумных существ обязательно найдут почву для взаимопонимания.
Вторая идея, которую я, насколько помню, никогда не использовал, — это космическая война. Она кажется мне еще более нереалистичной, чем вторжение. Никогда не отваживался я и на так называемые имперские сюжеты, где пышным цветом цветут межпланетные герцогства и межзвездные дворцовые интриги. Мне всегда представлялось, что это всего-навсего перебазированный в будущее исторический роман, а я к такому жанру не тяготею.
Привлекали меня прежде всего люди и перемены, которые происходят с ними под влиянием чрезвычайных событий и обстоятельств. Героев, склонных к физической отваге, у меня было мало. Если уж от моих героев требовалась смелость, то скорее смелость интеллектуальная. А в общем и целом мои персонажи — самые обычные люди, и у них — под любыми масками — те же слабые и сильные стороны, как у большинства из нас…
А теперь самый трудный вопрос: так что же я сделал или пытался сделать? По-моему, это тщетный и,
