все равно пришлось бы уничтожить… Я не развиваю эту тему, сейчас меня интересует другое.
— А реальных, живых детей вы для науки не используете?
Он бросает на меня взгляд, который я не могу распознать. Выражения земных лиц по-прежнему загадочны.
— Используем. Но в таких экспериментах, которые для детей не вредны.
— В каких именно? — настаиваю я. Мы пристально смотрим друг на друга. Внезапно меня посещает подозрение, не догадывается ли старый землянин, что я осведомительница, выпытывающая сведения; может, он как раз поэтому и проглотил мою невразумительную версию насчет припадков? Это не так уж плохо. С нереальными всегда можно сторговаться — главное, дать понять, что намечается торговля. Только я не уверена, что Пек Уолтерс это понимает.
— В экспериментах по изучению работы мозга, — отвечает он. — Например, памяти. Совместной памяти тоже.
— Памяти? Но память не «работает». Она просто существует.
— Нет, работает. С помощью особых протеинов. — Он употребляет земное слово и поясняет: — Это такие крохотные кусочки пищи.
Полная бессмыслица! Какая связь между памятью и пищей? Никто не ест память и не получает ее с пищей. Но я соглашаюсь пользоваться этим словом, чтобы продвинуться дальше
— Как работает память в Мире — с помощью тех же «протеинов», как память на Земле?
— Да и нет. Некоторые такие же или почти такие, некоторые особенные. — Он пристально смотрит на меня.
— Откуда ты знаешь, что память жителей Мира работает так или иначе? Разве земляне проводили свои эксперименты в Мире?
— Да.
На детях Мира?
— Да.
Я замечаю на противоположной стороне двора стайку хухубов. Зловонные существа сбились в кучу то ли для игры, то ли для непонятного ритуала.
— А сам ты участвовал в этих научных экспериментах, Пек Уолтерс?
Он не отвечает, только улыбается. Я бы поклялась, что улыбка печальная.
— Почему ты убила свою сестру, Пек Бенгарин? — спрашивает он, в свою очередь.
Это слишком большая неожиданность. Я должна была вот-вот узнать главное Меня разбирает злость. Об этом меня не спрашивала даже Пек Факар. Я сердито смотрю на него, и он говорит:
— Знаю, об этом не полагается спрашивать. Но я многое тебе рассказываю, и твой ответ важен…
— Ты задаешь непристойные вопросы. Жители Мира не проявляют друг к другу такой жестокости.
— Даже проклятые из тюрьмы Аулит? — Не зная одного из употребленных им слов, я догадываюсь, что он разгадал во мне осведомительницу. Он знает, что я вытягиваю из него информацию. Что ж, тем лучше. Просто мне нужна передышка, чтобы зайти с другого конца. Чтобы выиграть время, я повторяю свои последние слова:
— Жители Мира не так жестоки.
— Тогда ты…
Внезапно до нас доносятся выстрелы. Мы слышим крики. Я поднимаю глаза. Ака Пек Факар стоит посреди тюремного двора, сжимая оружие землян, и стреляет из него в хухубов. Инопланетяне падают один за другим. Они переходят на вторую стадию своей вечной смерти.
Я встаю и тяну Пек Уолтерса за руку.
— Скорее! Мы должны немедленно убраться. Охрана пустит газ.
— Зачем?
— Чтобы поместить тела в химический раствор. — Неужели землянин воображает, что тюремное начальство позволит нереальным хотя бы немного разложиться? Я думала, что наши разговоры открыли Пек Уолтерсу глаза.
Он медленно, неуверенно поднимается. Пек Факар с улыбкой шествует к двери, по-прежнему сжимая пистолет.
— Говоришь, жители Мира не жестоки? — слышу я голос Пек Уолтерса.
Позади нас валяются бездыханные хухубы, окутанные вонючим дымом.
Когда нас снова выгоняют в столовую, а потом в тюремный двор, трупы хухубов уже убраны. Пек Уолтерс кашляет. Теперь он ходит еще медленнее; по пути к нашему излюбленному местечку у дальней стены он спотыкается и хватается за меня, чтобы не упасть.
— Ты болен, Пек?
— Точно, — отвечает он.
— Но ты ведь лекарь. Вылечи свой кашель.
Он улыбается и облегченно приваливается к стене.
— Врачу — исцелись сам!
— Что?
— Ничего. Значит, ты осведомительница. Надеешься выведать у меня про научные эксперименты на детях Мира?
Я делаю глубокий вдох. Мимо нас проходит вооруженная Пек Факар. Ее всегда сопровождают двое прихлебателей — на случай, если кто-нибудь из заключенных попытается отнять у нее оружие. Я не верю, что такие попытки возможны, но мало ли на что способны нереальные! Пек Уолтерс провожает ее взглядом и перестает улыбаться. Вчера Пек Факар застрелила еще одного заключенного, уже не инопланетянина. У меня под койкой лежит записка — запрос на пополнение арсенала.
— Это ты решил, что я осведомительница, — говорю я. — Ничего подобного сказано не было.
— Точно, — соглашается Пек Уолтерс и разражается кашлем. Обессиленно закрыв глаза, он произносит: — У меня нет антибиотиков.
Новое земное слово. Я аккуратно воспроизвожу его: Ан-ти-био-тики?
— Лечебные протеины.
Опять кусочки пищи? Я уже освоилась с ними.
— Расскажи мне, как вы применяете протеины в своих научных экспериментах.
— Я все расскажу об экспериментах, но сначала ответь на мои вопросы.
Он станет спрашивать про сестру, просто чтобы удовлетворить свою грубую, жестокую натуру. Я чувствую, как каменеет лицо.
— Объясни, почему красть детей не так плохо? Почему за это не приговаривают к вечной нереальности?
Я облегченно моргаю. Ведь это так очевидно!
— Кража ребенка не наносит ущерба его реальности. Просто он растет в другом месте, у других людей. Но все настоящие жители Мира обладают общей реальностью, к тому же после перехода ребенок так и так воссоединится со своими кровными предками. Конечно, воровать детей нехорошо, но это не тяжкое преступление.
— А делать фальшивые монеты?
— То же самое. Настоящие или фальшивые — они принадлежат всем.
Он опять кашляет, в этот раз гораздо сильнее. Я жду. Наконец он произносит:
— Значит, когда я краду твой велосипед, я не очень сильно нарушаю совместную реальность, потому что велосипед остается у жителей Мира.
— Конечно.
— Но я все равно нарушаю своей кражей совместную реальность, пусть немного?
— Да. — Помолчав, я добавляю: — Потому что велосипед все-таки МОЙ. Ты все же поколебал реальность, так как не обсудил свое решение со мной. — Я вглядываюсь в него. Откуда такие детские вопросы? Ведь на самом деле он далеко не глуп.
— Для осведомительницы ты слишком доверчива, Пек Бенгарин, — говорит он.
