повестью Л.Борисова «Волшебник из Гель-Гью»… Витя Бугров даже составлял гриновскую библиографию, и ее черновики до сих пор хранятся среди моих студенческих тетрадей.
А стихотворение «Грин» написал еще в тридцать девятом году Виссарион Михайлович Саянов.
Теперь этот поэт и прозаик изрядно подзабыт. А некоторые литераторы старших поколений, если и вспоминают, то с ухмылкой цитируют эпиграмму:
Ну и что?.. Если даже эти строчки и отражают действительность, разве они — главная истина? Кстати, многих ли талантливых писателей мы помним всегда «не пьяными»? Разве что женщин. Да и то… Талант — тяжкая ноша и, увы, часто требует за себя горькой платы.
Саянов был талантлив, как бы ни резвились по его поводу авторы эпиграмм. А резвились, между прочим, и так:
Надо признать, остроумно сказано. Пожалуй, на четыре с плюсом. Вон как обыграли название! Однако автор эпиграммы допустил неточность. Если он только вчера прочел Золя, то к сегодняшнему дню прочитать эпопею «Небо и земля» никоим образом не сумел бы! В детстве я, «книгоглотатель» и «скорочитатель», неотрывно сидел над этим большущим романом не меньше недели. И с великим удовольствием. Можно сказать, вся жизнь русской авиации — от первых трескучих летательных аппаратов до истребителей второй мировой войны — прошла передо мной, как в громадном фильме…
А романы Золя (да простят меня строгие ценители французской классики) мне кажутся занудными…
За стихи же Саянову особое спасибо. Особенно за стихи о Грине. Пожалуй, это даже маленькая поэма. С сюжетом. Поэт рассказывает, как случайно встретил Грина на московской улице, как тот прошел мимо, а потом…
…Воздушные змеи, игра и сказка моего детства!.. Помню, как я в скользких кожаных сандалиях забирался на тесовую крышу, толкал в потоки воздуха трепещущий прямоугольник из реек и газеты и распускал живую, словно нерв, нить. Важен был даже не сам змей, а вот эта связь с высотой, с пухлыми желтыми облаками, с голубями, что реяли в летнем тюменском небе…
Здесь позволю себе оторваться от сюжета (которого все равно нет). Несколько слов о небе. О небе моих детских лет, в которое я запускал своих змеев и которое подарило мне начало повести о детях синего фламинго.
Началось с того, что я нарушил данное маме слово. Правда, случилось это во сне. Наяву такое было немыслимо. Я мог умолчать о двойке в дневнике или придумать про заболевшее горло, когда отчаянно не хотелось идти в школу, но если давал маме твердое обещание что-то сделать или, наоборот, чего-то не делать, то здесь о вранье и речи быть не могло. Не потому, что я боялся разоблачений и наказаний. Просто мне казалось, что тогда я нарушу какие-то основы человеческой природы, что-то раздавлю в себе… Например, в третьем классе я железно пообещал, что никогда не буду купаться в реке без маминого разрешения, и ни разу не сделал этого, пока в седьмом классе не получил такое разрешение на все годы вперед.
Впрочем, отпускала меня на реку мама без особых споров и ограничений, хотя и со вздохами. Но, по крайней мере, она знала, когда должна «дрожать за это водоплавающее чучело», а когда может жить относительно спокойно.
И вот однажды мне приснился громадный желто-синий простор, разделенный пополам прямой границей. На одной половине был теплый от солнца ласковый песок, а на другой — синяя бескрайняя вода. То ли громадное озеро, то ли море… Я был один-одинешенек в этом необъятном солнечном мире. Одиночество ни капельки не пугало меня. И не было никаких вопросов: «Как я здесь очутился?» Все было закономерно, правильно, радостно. Весело увязая в песке, я мчался к воде. И солнце подталкивало меня упругими лучами в голые плечи и спину. То, что я чувствовал, было просто счастье.
Лишь у самой воды, которая дохнула навстречу брызгами мелкой волны и ласковой прохладой, меня кольнуло беспокойство: «У мамы-то не отпросился». Но тут же с легкостью, возможной только во сне, я оправдал себя: «Ведь обещал-то я не купаться в реке! А здесь разве река?»
Конечно, это было море. Я ощутил и соленость воды, и ее йодистый запах — то, что в реальной жизни тогда еще не ощущал ни разу. Не знаю, откуда пришла эта память. Может быть, из какой-то прежней жизни…
Мое бултыхание, плавание, кувырканье в просвеченных солнцем зеленовато-синих толщах, сладкое чувство невесомости, погони за узкими серебристыми рыбами — это было громадной частью того сна и тянулось небывало долго (видимо, у времени сновидений своя теория относительности). Одно мне слегка портило радость: мои сатиновые плавки (сшитые по моде того времени, с тесемками на боку) оказались великоваты и то и дело норовили съехать с хозяина при быстром движении в воде. Впрочем, эта деталь только подчеркивала реальность происходящего…
Наконец я, придерживая плавки, выбрался из воды. Упал в песок. Долго впитывал его тепло животом и грудью, потом перевернулся на спину. Надо мной было небо удивительной синевы и глубины. Счастьем было просто смотреть в него. Лежать вот так бесконечно и смотреть… А еще сильнее счастье разрасталось от того, что высоко надо мною парил в безоблачном просторе белый воздушный змей. Чуть заметный, крошечный, как квадратная чешуйка.
Это был не случайный чей-то змей. Мне было понятно (без всякого удивления), что я не только лежу