предчувствуя близкие приключения, которые мы уже ощущали, но еще не могли себе представить. Носильщики-витото разложили завернутую в листья снедь и ели отдельно от нас, держась с нами дружелюбно, но отчужденно.
На четвертый день после полудня носильщики заметно оживились, предвкушая скорое прибытие в Ла Чорреру. Во время одного из привалов Ванесса указала на радугу — она висела прямо над тропой, по которой мы шли. Мы обменялись приличествующими событию шутками, навьючили на себя поклажу и поспешили дальше. Через несколько минут мы уже шагали сквозь подлесок и скоро очутились на краю обширной поляны, представлявшей собой неровный выгон. За ним виднелись постройки миссии. Когда мы вступили на поляну, навстречу нам вышел индеец. Мы, запинаясь, объяснились с ним по-испански, после чего он быстро переговорил с нашими носильщиками на витото и повел нас в том направлении, откуда пришел.
Мы пересекли пространство, огороженное каймой леса, потом полузакрытый внутренний двор — возможно, это была танцплощадка. На стенах темперой были нарисованы забавные эльфы с острыми ушами. Наконец нас подвели к заднему крыльцу более солидного деревянного здания — очевидно, это был дом священника. Из двери появился здоровенный бородатый мужчина в домашней одежде, грубоватый на вид. Его в совершенстве смог бы сыграть Питер Устинов. Несмотря на угадывающийся веселый нрав, он явно не был в восторге от нашего появления. Интересно, почему здешние обитатели все такие нелюдимые? Может быть, они не любят антропологов? Но мы-то в основном были ботаниками. Что было делать? Нас приняли вежливо и даже радушно. Воздержавшись от дальнейших расспросов, мы развесили гамаки в пустовавшем доме для гостей, куда нас проводили. Все ощущали облегчение: наконец-то мы добрались до цели.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
СТОЯНКА У ПОРОГА
В которой мы знакомимся с грибами и шаманами Ла Чорреры
Большая часть бассейна Амазонки образована аллювиальными отложениями с Анд. В Ла Чоррере все по-другому. Река Рио-Игара-Парана сужается и забирается в расселину. Течение ее становится стремительным, потом спадает с гребня — порога, — создавая не то чтобы водопад, а узкий желоб (чорро в переводе означает 'стремнина'), зажатый в ущелье поток, который, разливаясь, образует значительных размеров озеро.
Ла Чоррера — райское местечко. Вы настойчиво стремитесь к цели, и вот она перед вами. Здесь нет ни жалящих, ни кровососущих насекомых. Вечерами туман клубится над обширным пастбищем, создавая чарующий пасторальный пейзаж. Есть миссия, пенящееся озеро внизу, кольцо джунглей и, к моему удивлению, крупный рогатый скот белой масти.
На следующий день после нашего прибытия я стоял на краю выгона, расчищенного испанскими священниками — они возглавляют миссию Ла Чорреры со времени ее основания в 1920 году, — и вертел в руках превосходные экземпляры грибов того же вида, который отведал во Флоренсии. А передо мной, на выгоне, росли десятки таких же красавцев. Рассмотрев несколько из них, мы с братом пришли к выводу, что это та же самая Stropharia cubensis, которую мы находили раньше, один из самых крупных и выносливых из содержащих псилоцибин грибов и, несомненно, самый широко распространенный.
И что дальше? У нас не было данных по правильной дозировке псилоцибина, а каталог наш включал цветущие растения, но не грибы. Общими усилиями мы вроде бы припомнили, что в оаха-канских грибных ритуалах, о которых писал в 'Лайфе' Гордон Уоссон, грибы всегда употреблялись парами, причем зараз съедалось несколько пар. Мы решили, что в тот вечер каждый из нас съест по шесть грибов. В отрывке из моего дневника за следующий день без обиняков говорится: 23 февраля 1971 года
Неужели мы действительно стоим лагерем на краю иного измерения? Вчера Дейв обнаружил Stropharia cubensis на влажном пастбище позади дома, где мы развесили свои гамаки. За полчаса мы с ним собрали тридцать восхитительных экземпляров' насыщенных псилоцибином. Каждый из нас съел по шесть грибов, после чего мы провели всю прошлую ночь на волнах безгранично яркого и живого и в то же время легкого и изменчивого кайфа, Где-то между странным светом на выгоне и обсуждением нашего проекта у меня создалось впечатление, что, проникнув таким образом в местную психоделическую флору, мы сделали гигантский шаг к более глубокому пониманию. Многогранными щедрый, сложный, как мескалин, и сильный, как ЛСД, гриб этот, если использовать слова, сказанные о пейоте, 'учит нас правильно жить. Насколько мне известно, этот конкретный вид гриба не употребляется ни одним туземным племенем, таким образом, он представляет собой нейтральную территорию в триптаминовом измерении, которое мы исследуем. Прибегнув к помощи невостребованного растительного учителя, можно получить доступ в мир эльфов- алхимиков. Ощущения, которые дает Stropharia cubensis, бывают тонкими, но могут подняться до высот и размаха сильнейших психоделических переживаний. Однако они чрезвычайно переменчивы, и уловить их очень трудно. Обменявшись сбивчивыми описаниями своих видений, мы с Деннисом отметили сходство их содержания, наводящее на мысль о феномене телепатии или об одновременном восприятии одного и того же невидимого пейзажа. Заключительный этап эксперимента сопровождался жестокой головной болью, но она быстро прошла, а телесного напряжения и усталости, которые часто присутствуют при употреблении неэкстрагированных растительных снадобий, таких, как пейот или дурман, и вовсе не было.
Этот гриб — дверь в иные измерения, которую робкие феи оставили приоткрытой для любого, кто сумеет найти ключ и- пожелает воспользоваться его силой — силой видения, — o для того чтобы исследовать этот своеобразный психоактивный комплекс, подаренный нам природой.
Мы приближаемся к сложнейшему событию,
с которым может встретиться планетная экология.
Это возникновение жизни
из темного кокона материи.
Таковы были мои впечатления после первого же погружения в мир видений, где царит наш гриб.
Необходимо объяснить, что имеется в виду под 'странным светом на выгоне', поскольку не исключено, что он имеет некоторое отношение к последующим событиям. Через час после того, как мы съели грибы и благополучно перенеслись на чарующую равнину мысленных образов, красочных и летучих, кто-то из нас завел разговор.
То ли это был Дейв, то ли мой брат Деннис. Пожалуй, все-таки Деннис. Он сказал, что теперь мы все находимся в гостях у Тайны, поэтому, вместо того чтобы торчать в хижине, лучше выйти в ночь, окунуться в теплый туман, окутывающий выгон. Причем идти должны не все, а делегация. Кто именно? Деннис назвал Дейва и меня, сказав, что Дейв наименьший скептик, а я наибольший. Ванесса отвергла мою кандидатуру на место 'самого большого скептика' и предложила Денниса и Дейва. Я с энтузиазмом поддержал ее предложение; мне вовсе не улыбалось тащиться на темный росистый выгон, к тому же, будучи скептиком, я не особо верил в трансцендентную способность этой затеи.
Итак, они ушли, громогласно восхваляя всеобъемлющую силу клубящегося над землей тумана, а потом, после театрально короткой паузы, прокричали как бы из-за сцены, что видят вблизи над пастбищем парящий рассеянный свет. Было предпринято расследование. Крики продолжались, но уже тише. Свет оставался — все такой же рассеянный. Я решил, что настало время вмешаться более трезвым головам, и двинулся во влажную ночную темень. Осторожно перебрался через изгородь из колючей проволоки, огораживавшую выгон; она была мокрой на ощупь, но теплой — такие вот парные ночи стояли на Амазонке. Присоединившись к Дейву и Деннису, я обнаружил, что ситуация гораздо ближе к тому, что они описывали, чем я ожидал. Впереди, в нескольких ярдах от нас, действительно виднелся тусклый свет. Казалось, он отступает, если пробуешь к нему подойти.
Серией коротких бросков мы прошли по направлению к свету метров тридцать. Окутанные густым клубящимся туманом, мы ощущали себя оторванными от наших оставшихся в доме товарищей.
— Можно пойти на свет, только лучше не забираться слишком далеко, а то заблудимся: ведь мы совсем не знаем здешних мест, — уговаривал вернуться Дейв, но мы шли все дальше и дальше. Иногда казалось, что свет висит над землей на высоте футов в двадцать, но как только мы начинали подходить, он
