— мексиканская, кубинская и японская, которые также следовало хорошенько прочесать. Порфирио в ту пору сидел резидентом в Калифорнии и принял личное участие в прочесывании времен Великой Депрессии, начиная от Стоктона и вплоть до Сан-Диего. Однако ни разу, пусть даже на миг и самым краешком глаза, не приметил Роберта Росса, как и все остальные оперативники.
Наконец старшее руководство вынуждено было признать, что профессор Ривердейл в действительности не имел ни малейшего понятия, что на самом деле творилось в мозгах его подопечного. А поскольку с того самого дня, когда юный увечный гений смылся через доску с темпоральными уравнениями, его более никогда, нигде и никто ни разу не видел, Компания решила потихоньку свернуть расследование и закрыть дело.
Словом, Роберт Росс с таким же успехом мог бы вообще не существовать. Или погибнуть в автокатастрофе вместе со своим смертным семейством. О мальчике Бобби напоминали кардинально усовершенствованный процесс иммортализации и новые правила вербовки детишек в оперативники, но больше ничего.
Компания никогда не подтверждала то и дело возникающие слухи о том, что из ее биолабораторий вышел по крайней мере один дефективный бессмертный.
— Значит, так? Вот так просто? Спокойненько списали дело в архив… и все?! — упорно домогается Клит. — И этот парень продолжает гулять себе по всем временам, где захочется, без всякой помощи трансцендентной камеры? Ты это точно знаешь? Ты уверен?
— А ты сам как думаешь? — невозмутимо говорит Порфирио.
Клит бормочет себе под нос непристойное словцо. Затем сует руку в бумажный пакет с продуктами, извлекает жестянку с картофельными чипсами, ловко вскрывает, в изумительном темпе пожирает несколько горстей и залпом запивает чипсы мускатной шипучкой. А уж потом отвечает на вопрос:
— Ну, по всей очевидности… Они все-таки не закрыли это дело, иначе мы тут сейчас не сидели бы. Логично? А может, они снова начали расследование, если случилось что-нибудь эдакое… Нет, не говори! Я догадался. Новый след, ниточка, наводка?
Порфирио утвердительно кивает.
1951-й. В тот период Порфирио был резидентом Компании с постоянным местожительством в Лос- Анджелесе.
Субботнее утро в спокойном уютном пригороде, небольшие аккуратные дома рядами вдоль тенистых улиц, перед каждым из них ухоженная лужайка. Почти в каждом доме на большом ковре в гостиной расположилась ребятня, кто-то читал комиксы, кто-то слушал детскую радиопередачу с Дядюшкой Биллом. Идиллические картинки, освещенные длинными низкими утренними лучами сквозь легкие застекленные двери.
Однако в одном или двух домах пригорода дети сидели в гостиной с задернутыми занавесками, уставившись на деревянный шкафчик. Этот шкафчик показывал им маленькие и не очень четкие изображения на круглом экранчике стеклянной трубки. Поскольку Будущее (частично, по крайней мере) уже добралось до 1951-го.
Порфирио расположился в комнате для завтраков с чашкой черного кофе и спортивными страницами из «Таймс», «Геральд Экспресс», «Экземинер» и «Ситизен Ньюс». Он сканировал эти страницы, имея в уме некий определенный профиль, специфическую конфигурацию отличительных признаков. В основном Порфирио делал это чисто по привычке, так как дело было давно закрыто. Но будучи бессмертным, он имел в распоряжении прорву времени на собственные прихоти. Сверх того, он в полной мере обладал инстинктами хорошего, добросовестного копа и полицейской ищейки в придачу.
Но помимо охотничьего у Порфирио были и другие природные инстинкты, гораздо глубже укоренные, так что он моментально насторожился при подозрительном переполохе в гостиной, хотя и совсем негромком. Нахмурившись, он оторвался от газеты, и тут же в комнату влетела заплаканная трехлетняя Изабель в ночной рубашечке.
— Что случилось, mi hija?…
— Мария плохая! — прорыдало дитя, тыча пальчиком в сторону гостиной. — Там… страшный урод в тививизоре!
Порфирио призывно распахнул объятия, и малышка поспешила прильнуть к его груди.
— Мария! — воззвал он, повысив голос. — Ты зачем пугаешь сестренку?
— Она просто дурочка, — с нетерпеливой досадой откликнулся детский голосок.
Порфирио вздохнул, взял Изабель на руки и вошел с ней в гостиную. Малышка взвизгнула и уткнулась ему в плечо, не желая даже взглянуть на телевизор. Однако шестилетняя Мария глазела на экранчик, будто загипнотизированная. Она сидела на кушетке, перед ней на кофейном столике стояли две нетронутые мисочки с овсяными хлопьями, которые быстро размокали в теплом молоке.
Насупив брови, Порфирио поглядел сверху вниз на свою пра-пра-пра- и еще несколько раз правнучатую племянницу.
— Никогда не называй дурочкой свою младшую сестру, тебе понятно, детка?… И вообще, что здесь происходит? Я прекрасно слышал какую-то крысиную возню.
— Ненормальная она, боится гнома Она! — отрапортовала Мария. — Она хотела, чтобы я выключила передачу! А этот гном совсем не страшный, и я хочу посмотреть на него!
— По-моему, вам полагалось смотреть мультики про цирк? — заметил Порфирио, бросив беглый взгляд на экран.
— У-гу, но только мистер Шпрех… Шпрех-штал-мей-стер… Он совсем не такой интересный, — горячо возразила Мария. — Эта передача лучше, ты только посмотри!
Порфирио взглянул еще раз.
И поспешно уселся на кушетку рядом с Марией, пристально вперившись в экран. Изабель принялась энергично брыкаться в руках Порфирио, издавая тихие, поскуливающие звуки, пока он машинально не выудил из кармана рубашки палочку жевательной резинки и тем ублаготворил малышку.
— Кто это? — наконец спросил Порфирио у Марии.
— Это удивительный гном Он, — с важностью объяснила она. — Разве не забавный?
— Конечно, — рассеянно пробормотал Порфирио, продолжая наблюдать. — Кушай свою кашку, дорогая…
И так они сидели рядышком, вдвоем таращась в телевизор. Мария ела кашку не глядя и густо закапала молоком всю свою пижамку, а заодно и кушетку, но не обратила на это ни малейшего внимания. Как и Порфирио, впрочем, который ничего вокруг себя не замечал, поскольку оторвать глаза от экрана оказалось решительно невозможно.
Маленький сморщенный человечек слонялся туда-сюда перед камерой, громко распевая какую-то ерунду сверхъестественно высоким фальцетом. То и дело человечек вдруг спохватывался с притворным испугом и застывал в карикатурной позе, чтобы лихорадочно обшарить свой неописуемо нелепый мешковатый наряд. И наконец извлекал из внутреннего кармана что-то совершенно непредсказуемое — связку сосисок, например. Или гроздь бананов, Полугаллонную бутыль молока. Концертную виолончель в комплекте со смычком, Воздушный змей, криво склееный из щепочек и бумаги, с мочальным хвостом и мотком тонкой бечевки.
Каждое свое открытие человечек приветствовал пантомимой глубочайшего изумления и оглушительным воплем: «Вааааа-ууу!». Он притворялся, что скармливает сосиски невидимой собаке… и они исчезали из его рук, будто и вправду съеденные, Он неумело хватал смычок… и внезапно исполнял на виолончели несколько виртуозных тактов, Воздушный змей он непринужденно подвесил в воздухе и начал неуклюже танцевать… а змей вальсировал вместе с ним совсем как живой. Бесконечные рулады человечка никак не желали складываться в мелодию, а его дурацкие «ям-пам-пам» и «тру-ля-ля» никогда не переходили в осмысленные слова — только в очередное «вааааа-ууу», когда он опять притворялся, что вдруг совершил непредвиденное открытие.
Все больше и больше случайных предметов являлось на Божий свет из загадочных глубин широченного пальто, присоединяясь к растущей на полу куче. Шестнадцатая гроздь бананов, женский портняжный манекен, живая овца на собачьем поводке, старый граммофон с огромным рупором, чучело
