Она подняла глаза:
— Пятьдесят шесть минут. Ты там был. Четыре года назад.
— Угу. Я помню.
— Просто расслабься. Наберись терпения.
— Ты не чувствуешь себя немного глупо? Я вот о чем: если бы знал, то использовал бы это время.
Один час. Десять процентов. Элейн задремала, положив голову мне на плечо. Меня тоже стало клонить в сон, но беспокойные мысли не давали уснуть.
Я всегда полагал, что червоточина перемещается, потому что ее попытки закрепиться в конечном счете проваливаются. Но что если все обстоит с точностью до наоборот? Что если она перемещается, потому что ее попытки передвигаться успешны? Что если навигатор тщится повторить попытку как можно быстрее, но его увечное оборудование не может дать ничего лучше, чем пятидесяти процентная вероятность на каждые восемнадцать минут стараний?
Может быть, я положил конец этим стараниям. Может быть, я наконец успокоил Воронку.
В конце концов, давление может возрасти настолько, что само по себе станет смертельным. Для этого потребуется пять часов, и произойти это может в одном случае из ста тысяч, но так уже однажды было, и нет причин, по которым это не могло бы повториться. Что меня больше всего беспокоит: я не узнаю. Даже если увижу, как вокруг меня умирают люди, никогда не придет миг, когда я точно пойму, что это — последняя жертва.
Элейн пошевелилась, не открывая глаз:
— Все еще?
— Угу. — Я обнял ее одной рукой; она, похоже, не возражала.
— Что ж, не забудь меня разбудить, когда все закончится.
Перевел с английского Олег КОЛЕСНИКОВ
© Greg Egan. Into Darkness. 1992. Печатается с разрешения автора. Рассказ впервые опубликован в журнале «Asimov's SF» в 1992 г.
Майкл Либлинг
Положение обязывает
Пока Гейл возилась на кухне, Дэнни прокрался в спальню, ужом заполз под кровать и стал ждать. Вслушиваясь в доносящиеся с кухни звуки, он пытался угадать смысл каждого побрякивания и постукивания. И гадал, не ищет ли она разделочный нож, который Дэнни сейчас прижимает к груди. Один из ее любимых «Трамонтино». Самый длинный и острый. В кране зажурчала вода.
Немало ее утекло с тех пор, как Дэнни в последний раз прятался под кроватью. Спасаясь от отца с ремнем. Или от матери, когда на нее накатывало. Или играл в прятки с друзьями, которые его редко искали.
Забулькала кофеварка. Так, свежая порция. Так, теперь Гейл напевает ту самую песенку Фейт Хилл… как же она называется?… Ну, та, которую она поет с этим как-бишь-его?…
Год назад у него не было и шанса втиснуться под кровать. Потом ему повезло. Наткнулся на таракана, запеченного в «Двойной пицце» с пепперони и беконом. После этого его воротило от одного вида пиццы, зато через несколько месяцев лишний вес растаял.
Черт побери, а ведь именно «Двойная пицца» и натолкнула его на эту идею. Двоих одним ударом.
Пока что его план осуществлялся идеально. Он ушел из дома еще до рассвета, постаравшись при этом разбудить Гейл и устранить любые сомнения в том, что он действительно покинул дом. Хотя вряд ли у нее на этот счет имелись сомнения, потому что весь последний месяц он напоминал ей, что его самолет вылетает в семь утра. «Черт бы тебя подрал, Дэнни, ну сколько раз можно об этом талдычить? Заткнись наконец!» На самом же деле он мог не появляться в аэропорту до четырех часов дня.
Этот гад Маккриди даже не удосужился постучать. Просто открыл дверь и вошел, словно он тут хозяин, что, разумеется, так и было. Мог бы, сволочь, хотя бы снизить им арендную плату — за то, что Гейл его регулярно ублажает.
Они поболтали о всякой всячине. И Гейл рассмеялась каким-то странным, немного зловещим смехом, которого Дэнни никогда прежде не слышал. Словно кошка, подавившаяся канарейкой. От этого смеха ему захотелось спрятаться не то что под кровать — под ковер.
Раздается стук кружек. Звякает тостер. Наливается кофе. Намазываются маслом тосты. Ложечки в банке с мармеладом. Ложечки в сахарнице. Льются сливки. Размешивается кофе. Закуривается «Виргинская тонкая». Тут Дэнни едва сдержался, чтобы не расхохотаться. Гейл и «Виргинская тонкая»? Черта лысого! Точнее будет, «Виргинская толстая». На каждый фунт веса, который сбросил он, Гейл набрала два.
И вот они в спальне, на кровати, и собираются заняться сексом всего в двух футах над ним. На большой кровати с бронзовой пружинной сеткой, доставшейся Гейл в наследство от бабушки. Самой скрипучей кровати во Вселенной. Единственное, в чем Дэнни при всем желании не смог бы облажаться в постели, так это в раскачивании и подскакивании на ней. Ничто не сравнится со старыми добрыми пружинами.
На пол падают легкие туфли Маккриди — надраенные до зеркального блеска, подумать только! Затем шлепанцы Гейл. Ее розовая сорочка. И синие боксерские трусы Маккриди.
Матрас царапает Дэнни нос и подбородок. Он закрывает глаза, словно желая отгородиться от ее похотливых визгливых воплей. Можно подумать, она бензопилу рожает. Да и Маккриди тоже не лентяй по части экстаза. Дэнни вынужден признать, что никогда еще не слышал, чтобы мужик так громко орал в койке. Впрочем, сравнивать он мог только с собой — молчаливым типом, хранящим верность своим эротическим фантазиям, несмотря на упорные попытки Гейл туда вломиться. «Ты там еще не помер? Эй, ты жив?»
Они издают последний вопль синхронно. Наконец-то.
Чем бы там ни занимался мужик наверху, Дэнни не хочет об этом думать. Он готов нанести двойной удар.
Маккриди лежит, распластавшись на Гейл, или она на нем. Не имеет значения, хотя, судя по тому, насколько широко просел матрас, Дэнни приходит к выводу, что нижняя задница принадлежит его любимой подружке и многолетней невесте. Ладно, допустим, он поступал не самым честным образом, семь лет оттягивая дату свадьбы, зато сама идея женитьбы уж точно принадлежала не ему. Тут он как в воду глядел — едва добившись своего, она начала с азартом наставлять ему рога. Маккриди стал лишь последним в длинном списке.
Дэнни опускает нож к бедру, стискивает покрепче, нацеливает вверх. Снова закрывает глаза. Дышит медленно и глубоко. Вызывает из сердца все запасы ненависти. И посылает лезвие вверх.
В Вегасе Дэнни ждет от коллег комплимента по поводу сброшенного веса, но всех интересует лишь его перевязанное ухо. Дэнни не возражает. По крайней мере, повязка отвлекает их внимание от треснувших очков. Правое стекло. А что еще лучше — они с ним хотя бы разговаривают. На прошлых ежегодных собраниях менеджеров он был словно невидимкой.
— Господи, Флетт, да что случилось? — изумляется Мэйуэвер. — Ты похож на добермана, которому обрезали уши.
— Брился, — поясняет Дэнни.
— Боже, ты что — уши бреешь?
Гарнер, новоиспеченный менеджер по национальным продажам, предлагает восстановить равновесие, обмотав и второе ухо. Парни хохочут, точно ничего смешнее эти придурки в жизни не слышали. Тогда Гарнер повышает ставки. Вальсируя с микрофоном в руке, он дурашливым мультяшным голосом бормочет:
— Вызываю мистера Спока. Вызываю мистера Спока. Найдены ваши заостренные уши. Повторяю,
