которые чрезвычайно волнуют человека XX века».
И все же лучшие произведения автора принадлежат маринисти-ке: это «Поединок на атолле» (1968) и «Клипер «Орион» (1973; позже экранизирован). «Поединок на атолле», выпущенный издательством «Московский рабочий)?, психологически убедителен. Морские странствия юного героя автор описывает подробно и достоверно.
Успехи Жемайтиса в приключенческой литературе не раз отмечались и при его жизни, но вот вклад Сергея Георгиевича в развитие советской НФ шестидесятых годов не оценен по достоинству до сих пор. Несмотря на то, что и Б.Н.Стругацкий в «Комментариях к пройденному», и В.Д.Михайлов в мемуарах «Хождение сквозь эры» отмечали: заботами Жемайтиса и Клюевой «расцвела отечественная фантастика Второго поколения»… Не устает говорить о его заслугах Бела Григорьевна Клюева. И ведь действительно – Жемайтис не только дал ей carte blanche для творческой свободной работы, но и защищал от нападок «системы». Бела Григорьевна пишет в воспоминаниях: «Само собой установилось, что заниматься фантастикой в редакции в основном буду я»… Но книги «близкоприцельщиков» Немцова, Овалова, Студитского «выходили под редакцией Жемайтиса – Сергей Георгиевич спасал нас от позора…» Выходили под его редакцией и вполне достойные, интересные книги – «Волшебный бумеранг» (1968) Миколы Руден-ко, «Четверть гения» (1970) Романа Подольного, опальный «Час Быка» и собрание сочинений И.А.Ефремова.
Необходимо отметить и то, что Жемайтис стал в 1962 году одним из организаторов первого официального Семинара (Литобъе-динения) фантастов при издательстве. «Молодая гвардия». Какие люди приходили тогда в редакцию! Днепров, Гансовский, Гуревич, Громова, Беркова, Колпаков, Парнов и Емцев, Мирер, Полещук, Ревич, А.Стругацкий!.. В шестидесятые все было замечательно и в жизни Сергея Георгиевича. Подрастал сын Сергей, молодая жена, Наталья Борисовна Панина, старалась поддерживать семейный уют, оберегая мужа от быта… Изменения к худшему начались в конце десятилетия. Из воспоминаний Клюевой: «Как долго нас терпели! В начале (на самом-то деле – в середине) 1973 года директор издательства Ганичев предложил Жемайтису уйти на пенсию. Сергей Георгиевич воевать не стал, хотя совсем не собирался расставаться с работой. Увы, скоро у него случился инфаркт…»
В 1980-е писателя еще помнили: в 1981-м Воениздат выпустил его роман «Жестокий шторм», в 1983-м в серии «Библиотека советской фантастики» вышла повесть «Плавающий остров» – второе издание «Вечного ветра», в 1987-м в Одессе в серии «Морская библиотека» переиздали роман «Клипер «Орион». Но почему-то ни в справочнике «Писатели Москвы» (1987), ни даже в энциклопедии фантастики «Кто есть кто» (Минск, 1995) не было указано, что Жемайтис Сергей Георгиевич в 1987 году скончался…
С тех пор лишь однажды текст Жемайтиса появился в печати – в третьей книге «Неизвестных Стругацких» (2006) опубликовано письмо от 7 мая 1973 года с рекомендациями авторам по поводу сборника «Неназначенные встречи»… Заканчивалось оно просто: «С искренним уважением – С.Же-майтис».
Воспоминания:: «СОПРОТИВЛЕНИЕ НЕИЗБЕЖНО»
В этом месяце одному из ведущих, знаковых авторов советской научной фантастики, неутомимому популяризатору жанра и науки Дмитрию Александровичу Биленкину (1933 – 1987) исполнилось бы 75 лет. Мы решили нарушить правило и вместо биографического очерка предложили двум писателям и критику, близко общавшимся с Д.А.Биленкиным, вспомнить «свою историю» об этом замечательном человеке и фантасте.
Вл. ГАКОВ:
Я не понимаю словосочетания «трагическая смерть» – как будто какая-то смерть может быть не трагедией… Но, конечно, смерть ранняя, случайная, не предопределенная фатальным развитием обстоятельств (война, стихийное бедствие, тяжелая болезнь, возраст, наконец), трагична вдвойне. Дмитрий Александрович Биленкин ушел от нас, только-только разменяв шестой десяток. Ему тогда было меньше, чем мне сейчас. И ничто, казалось, не предвещало такого конца – ну, плановая операция, что-то там с желудком, дело житейское. Но возникло непредвиденное осложнение, оказавшееся фатальным. И все.
Мне посчастливилось дружить с ним все последние полтора десятка лет его жизни. И я гордился, что мы были на «ты»
Потом знакомство переросло в дружбу – настоящую, без оглядки на возраст. Потому что у нас обоих – как практически у всех, кто так или иначе был связан тогда с фантастикой – началась своя война. И мы вмиг стали однополчанами. У нас было одно дело, общие друзья и общие враги, и нам также была нужна победа одна на всех. И за ценой мы не постояли… Я пишу эти высокие слова без иронии и без пафоса, хотя сегодня, по прошествии трех десятков лет, на многое смотрю, разумеется, по-иному. Но тогда для тех, кто в ней участвовал, это была настоящая война. И все было по-настоящему – разве что крови реальной не лилось. Хотя попорченной хватало. Как и героизма с подлостью, побед и поражений, радости и отчаяния, открытых сражений и секретных операций. А самое главное, недостижимой в мирной жизни простоты.
Не буду на этом останавливаться, это тема особая. Скажу только, что «на той далекой, на молодогвардейской» хватало и таких непреходящих черт всяких войн, как паника, импульсивные решения, ярость, озверелость – короче, «помрачения умов». И когда от отчаяния опускались руки, эмоции захлестывали, мозги кипели и хотелось выть от бессилия (силы-то были не просто неравны – несоизмеримы), всегда оставалось одно: позвонить Диме и напроситься в гости.
Я хорошо помню, как врывался к нему разгоряченным, с какими-то последними новостями, «о которых – не по телефону». А Дима, всегда спокойный и рассудительный, усаживал меня в кресло, затыкал мне рот огромной чашкой чая, а сам, полулежа на необъятном диване, закуривая сигарету за сигаретой и оглаживая свою необъятную бороду, как учитель на уроке, аккуратно и обстоятельно раскладывал все по полочкам. Четко оценивал сложившуюся ситуацию, просчитывал варианты ее решения, размышлял и анализировал. Как будто там, за окнами его квартиры на Бутырском валу, не рвались снаряды, не гибли люди и не катилось все к чертовой матери!
На самом деле, конечно, ничего такого на московских улицах конца семидесятых не происходило. Но мы оба точно знали, что происходило другое. В конкретных кабинетах составлялись конкретные мнения и писались конкретные бумаги, которые позже ложились в основы конкретных документов, докладывались на конкретных совещаниях и пленумах. После чего с высоких трибун и с газетно-журнальных полос «конкретно» прикладывались конкретные писатели – как правило, с подозрительными нетитульными фамилиями. И хорошо еще, если просто вылетали из темпланов издательств их книги – некоторым вообще таким образом «зарезали» путь в литературу. После чего кто спивался, а кто в отчаянии сам уходил не только из литературы – из жизни. Такие тоже были – вот почему я по-прежнему называю то время войной. А вместо ошельмованных или просто тихо выдавленных из литературы ползла, затопляя журналы, страницы книг и умы, отвратительная и сильно пахучая субстанция, вонь от коей не улетучилась по сей день. Систему канализации, из которой она проистекала, составляли учреждения известные – издательство «Молодая гвардия» и оба госкомитета: Госкомиздат и Роскомиздат. Хотя зарождались эти миазмы выше – во властном «бермудском треугольнике», образованном тремя мрачными зданиями на Лубянке, Старой и Новой площади (КГБ, ЦК КПСС и ЦК ВЛКСМ).
Хуже всего, что и помощи ждать мы могли оттуда же, из тех же учреждений – но из других кабинетов. (О метаниях Максима из «Обитаемого острова» мы читали, как о своих собственных – разве что «суперменами», увы, не были…) Чтобы хоть как-то противостоять этому напору агрессивной энтропии, нужно
