— Все назад! — скомандовал Колесник. — Они дают зажигание!
Мы едва успели выскочить из музея и отбежать на относительно безопасное расстояние. Загрохотало так, что стоять невозможно стало, все попадали.
Ракета стартовала. Струи огня с ревом ударили в пьедестал обелиска, круша перекрытия. Корабль медленно пополз вверх, все ускоряясь. Нас обдало жаром, пришлось менять дислокацию по-пластунски и зарываться мордой в землю, пока ракета не ушла в зенит. Грохот наконец стал затихать, проступили другие звуки. Где-то выли сирены, стрекотал опаленный, но успевший взлететь вертолет.
— Где Дед Мороз? — прокричал генерал.
Я ткнул пальцем в небо.
— Он полез в ракету. Я видел.
— Черт! Пропадет, бродяга!
— Он уже не бродяга…
Пятиглазый огонь, испускаемый дюзами корабля, все уменьшался, уходя в глубину неба, и наконец стал почти неразличим.
— А ведь придется кого-то за ними посылать, — задумчиво сказал Колесник.
Неожиданно небо над нами озарилось нестерпимо яркой вспышкой. Там, далеко вверху, где-то за пределами атмосферы, полыхнуло ядерное пламя.
— Это еще что за хрень?! — невольно вырвалось у меня.
Генерал Колесник опустил голову.
— Он развязал мешок.
Когда я снова рискнул поднять глаза к небу, вспышка уже угасла. Ударной волны не последовало, поскольку взрыв произошел в вакууме. Лишь мерцающий круг ионизированного вспышкой воздуха медленно расползался по небу, играя огнями, как северное сияние.
— Ну, вот и все, — сказал, наконец, генерал Колесник. — Наша миссия закончена.
— Виноват! — удивился я. — Почему закончена? В списке еще один адрес остался. Братиславская четыре, квартира семь, Вовик Чернышев… Только вот с подарком не совсем ясно. Написано — «Коробка О. С.». Что это может быть? Операционная система?
Генерал покачал головой.
— Нет. Это оловянные солдатики.
— Так надо бы посмотреть, что там с этими солдатиками…
— Смотри, — улыбнулся Колесник, протягивая мне планшет.
Я раскрыл его и надолго задумался. В планшет было вставлено зеркало.
Брэд Эйкен
Скрывавшийся от нобелевской премии
Прошлое разворачивалось перед моим мысленным взором, когда я въезжал в ворота Хидден-Мидоус — участка элитного строительства на севере Мэриленда. Трудно было поверить, что прошло целых двадцать пять лет, и в то же время казалось, будто от событий того дня меня отделяет вечность. Я смотрел на ставший неузнаваемым ландшафт, ведя машину по извилистой дороге к гребню Холма Девочек — по крайней мере так мы его называли в те времена. Именно там, под сенью самой высокой из сосен, что шеренгой окаймляли вершину, мы и заключили свой договор.
Бенни Соломон утер капли пота, стекавшие с его коротко стриженных волнистых черных волос.
— Не могу поверить, что еще одно лето прошло, — проговорил он, поправляя указательным пальцем очки в роговой оправе, постоянно сползавшие у него с переносицы.
— Да брось, Солли, — Зик поскреб тонкие волоски зарождающейся юношеской бородки, сохранявшиеся в неизменном виде все лето. — У нас еще целых две недели, так что кончай ныть.
— Вы-то хотя бы пойдете в старшие классы, — сказал Джеффри. — А мне еще целый год сидеть в вонючей младшей школе. — Он дунул, целясь в прядку прямых светлых волос, что вечно болталась у него перед глазами.
— Да-а, — я постарался вздохнуть потяжелее, — трудно поверить, что это конец. На будущий год мы будем уже слишком взрослыми для лагеря. По крайней мере большинство из нас. — Я ухмыльнулся, обернувшись к Джеффри.
Предыдущие пять летних сезонов мы провели в лагере Рэмблвуд. Мне исполнилось десять лет, когда я приехал туда в первый раз. Для Солли и Зика тот лагерь тоже был первым. Все остальные в девятом корпусе уже знали друг друга по прошлым годам, так что наша троица оказалась вместе. За то лето мы очень сблизились, однако, уехав из лагеря, потеряли связь друг с другом. Тогда еще не было интернета — по крайней мере не для ребятни; междугородние переговоры стоили слишком дорого, а писать письма было для юных ленивцев непосильной задачей. Впрочем, когда год прошел и вновь наступило лето, нам показалось, будто мы никогда не расставались.
На третье лето мы взяли под свое крыло Джеффри. Нам было по двенадцать, и девочки начинали казаться нам весьма привлекательными, а он, хоть и был на год младше, мог похвастаться длинными светлыми волосами и голубыми глазами — безусловный козырь на субботних вечеринках.
С каждым годом мы становились все ближе, и к лету 1985 года стали совсем неразлучны.
— Давайте договоримся, — предложил я. — Через двадцать пять лет, где бы мы ни были, что бы с нами ни случилось, встречаемся в этот же день на этом самом месте!
— Дай-ка посмотрю в календарь, — буркнул Солли. Зик метнул в него осуждающий взгляд.
— Это же почти вечность, парни! — Джеффри широко раскрыл глаза от такой перспективы. — Круто!
Он вытянул вперед кулак. Каждый из нас последовал его примеру, и мы соорудили колонну из поставленных друг на друга кулаков.
— Первого августа две тысячи десятого, ровно в полдень, — провозгласил я.
Мы разрушили башню и вновь соединили кулаки уже костяшками друг к другу.
— Ровно в полдень, — хором повторили мы и дважды стукнулись кулаками, прежде чем разойтись.
Как же мы были простодушны!
Поглядывая в зеркало, я думал о том, узнают ли они меня сегодняшнего. Я поморщился при виде разрастающихся морщинок в уголках глаз и седых прядей, которые начинали пробиваться в моих густых черных волосах.
— Да какого черта, может, они еще и не придут! — сказал я своему отражению. В конце концов, этот договор — моя идея. Мальчишеская фантазия, мгновение подростковой привязанности, наверняка забытое тремя взрослыми людьми.
По мере приближения к месту, где история должна была повториться, мое сердце летело в пропасть. То, что когда-то было райским уголком, теперь превратилось в пригород. У меня ушло несколько минут, чтобы сориентироваться, однако вскоре рельеф местности все же начал вызывать в памяти знакомые картины. Я свернул к краю дороги и заглушил мотор — почему-то мне казалось неправильным подъезжать на машине туда, где некогда располагался поросший травой гребень Холма Девочек. Приблизительно в пятидесяти ярдах вверх и влево находилось то самое место, где мы двадцать пять лет назад заключили свой договор. Сосны, укрывавшей нас своей тенью в тот день, давно уже не было, как не было и всей шеренги деревьев, что спускались с холма к пруду и обеденному корпусу в форме буквы «Г», загибавшемуся вдоль берега. Мягкая подстилка из сосновых иголок в резной, пронизанной солнечными лучами тени превратилась в асфальтовую дорогу.
Я закрыл машину и зашагал вдоль гребня холма, минуя место намеченной встречи. Там, где раньше
