шлагбаумами заторможенных входов.
Дэнси-Дайме не нуждался в помощи людей, в их неверном интеллекте и обманчивых эмоциях. Рецепторы извещали его о каждом движении на рельсовых путях Цуру-Кюку-Умпан. Телевизионные камеры и термолокаторы на локомотивах были его глазами, линии телеманипулирования — руками.
Он все видел, все знал и все делал сам, накапливая в памяти по бесконечно малым крупицам драгоценный повседневный опыт.
И все же здесь сидел человек, удобно откинувшись на спинку кресла. Дежурство было однообразным, как всегда: не случалось ничего, что требовало бы вмешательства. Если б не внеочередная проводка Камиданоми, можно было бы обалдеть от скуки: регламент компании не разрешал даже читать на дежурстве. Можно только курить. А тишина… как в сурдокамере для тренировки космонавтов!
Стряхнув дремоту, человек встал и направился к контрольному экрану участка Таруэгава-эки, но что- то заставило его остановиться. Ему послышался тончайший писк — или это был звон в ушах от надоевшей тишины? Но звук стремительно нарастал. Вот он достиг необыкновенной силы — и вдруг оборвался. Переход к привычной тишине был так разителен, что человек застыл на месте. Потом кинулся к аварийному пульту.
Глаза его расширились: контрольный огонь погас. Это означало, что Дэнси-Дайме выключился. Это была его смерть, смерть как личности, ибо нейроид, выключаясь, полностью очищает свою память. Его можно, разумеется, включить снова, но это будет уже не та машина. Она станет чистой и невежественной, как молодой пастух с гор.
Разбив круглое стеклышко, человек набрал условный шифр телекоманды “Таками”, сменявшийся каждые сутки. Повсюду на путях Цуру-Кюку-Умпан, там, где их застал сигнал, водители поездов — встревоженные люди или нерассуждающис автоматы — включали стоп-краны. Поезда, мчавшиеся с сумасшедшей скоростью, провизжав тормозами, останавливались так резко, что пассажиров швыряло друг на друга. Это было единственное средство избежать катастрофического хаоса на те полчаса, которые понадобятся для перехода на ручное управление.
И лишь после этого дежурный заметил красные вспышки сигналов на контрольной мнемосхеме. На разъезде Таруэгава-эки произошла катастрофа.
Пестрый поток экипажей всех видов — от моторикш до “империалов” новейшей марки — бурлил на залитой солнцем Кэйдай-авеню, кружась водоворотами у магазинов, кафе и стоянок. Расплатившись с водителем, Уэйнрайт вышел на площади перед Дворцом Правосудия — Сайбанкан.
Здание походило на огромный шар, накрытый плоской, слегка вогнутой чашей. Шар был опоясан, словно планета Сатурн, наклонным кольцом внешних эскалаторов.
Дорис весело замахала рукой из-за ближайшего столика, едва Уэйнрайт вошел в просторный шестигранный зал кафе.
— Присаживайтесь, Кит, рада вас видеть.
— Мне здорово повезло, что я вот так сразу поймал вас по телефону, — сказал Уэйнрайт, садясь на удобно изогнутый, почти невесомый стул. — Я улетаю вечером. Отправил один срочный груз — кстати, при помощи того самого Электронного Хозяина, или Князя, что ли, о котором вы писали. Это вы его имели в виду?
— Дэнси-Дайме? — Ее зеленовато-серые глаза улыбались. — О нет. Это уже старо… Тут, — она обвела рукой зал, — есть кое-что поинтересней. То есть не в кафе, разумеется, а во Дворце Правосудия. Аманоивато, Электронный Судья, представляете? До такого еще не додумались ни мы, ни русские. Да, кое в чем японцы нас здорово обскакали.
— Хм, любопытно, — отозвался недоверчиво Уэйнрайт. — А электронных полицейских они не завели?
— Пока нет, — сказала Дорис. — Вас, я вижу, это не очень-то заинтересовало. А зря. Это первоклассная сенсация, верьте мне. “Лук Инсайд” знает, что нужно читателям. Да я и сама знаю.
— Вашего журнала я не читаю, но в вас-то я верю, Дорис, — ответил Уэйнрайт. — Только, по-моему, тут японцы перемудрили. Машине в людях не разобраться.
— А хотите познакомиться с Аманоивато? — вместо ответа спросила Дорис. — Я ведь не случайно пригласила вас именно сюда. Сэити Гэндзи обещал прийти сюда ровно в час и дать мне интервью.
— Кто он?
— Он работает в Институте Дэйси Дзинко Буцу — Электронных Искусственных Существ. Конструировал и Дэнси-Дайме и Аманоивато. Останетесь? Я думаю, Гэндзи не будет возражать…
— Останусь, конечно.
К столику подошел рослый японец в черном костюме. “Никогда у этих японцев не поймешь, сколько им лет”, - подумал Уэйнрайт, глядя на его гладкое лицо и блестящие черные волосы с белой ниточкой пробора.
— Вот и Сэити Гэндзи! — Дорис пустила в ход самую лучезарную из своих улыбок. — Гэндзи-сан, это мой друг, мистер Уэйнрайт. Ничего, если он тоже послушает, как вы рассказываете об Аманоивато?
Японец, чуть поколебавшись, вежливо сказал:
— О, пожалуйста. Только рассказывать буду не я, а сам Аманоивато. Мы сейчас пойдем к нему.
Узкий дугообразный коридор кончался глухой стеной; Гэндзи приложил к ней тыльную сторону кисти, и стена раздвинулась. Открылся огромный сферический зал. В нижней его части амфитеатром располагались ряды низких кресел — они окружали небольшую, чуть приподнятую площадку в центре зала.
— Похоже на планетарий, — заметил Уэйнрайт.
— Это Аманоивато, — бесстрастно сказал Гэндзи.
— А где же он? — Уэйнрайт оглядывал высокий, мертвенно-белый купол.
— Вокруг, — ответил Гэндзи. — Вы внутри него.
— А зачем такой большой зал? — Дорис с профессиональной быстротой чертила стенографические значки в блокноте.
— Только для публики, — снисходительно улыбаясь, пояснил Гэндзи. — Аманоивато возбуждает большой интерес…
— Еще бы! — отозвалась Дорис. — И… неужели вход бесплатный?
— Насколько мне известно, какую-то ничтожную плату за вход здесь берут, — с явной неохотой ответил Гэндзи.
— Но что же такое этот Аманоивато? — спросил Уэйнрайт нетерпеливо.
— Аманоивато — нейродинамическая справедливость. Он неподкупен и вообще неподвластен человеческим страстям. — Гэндзи говорил, слегка понизив голос. — Между фактами он устанавливает однозначные логические связи.
— А мотивы, побуждения?
— Он угадывает их безошибочно, приписывая поступкам должные весовые коэффициенты, — пояснил Гэндзи. — Он ставит себя на место обеих сторон, рассматривая их конфликт как сложную игру с ненулевой суммой. Если помните, теория игр была создана вашим великим соотечественником Джоном фон Нейманом. Так вот, Аманоивато способен молниеносно выработать наилучшую стратегию для обеих сторон.
“Это здорово, — подумал Уэйнрайт. — Иметь бы такого юрисконсульта у себя в “Дженерал Атомик”.
— А программа? — сказал он вслух. — Какую вы ему дали программу?
— У него нет программы, — сказал Гэндзи. — Он выработал собственное отношение к миру за время полугодичного обучения на основе массы юридических прецедентов.
— А как же мне взять у него интервью? — спросила Дорис.
— Пожалуйста, Дорису-сан… Говорите либо по-японски, либо по-английски: он понимает оба языка, но сам говорит только по-японски… Вначале произнесите: сайбанте, то есть господин судья…
Дорис, заметно волнуясь, четко и раздельно произнесла несколько фраз по-японски. Через несколько секунд заговорил Аманоивато — низким, глубоким голосом, словно заполнявшим весь зал. Уэйнрайту стало как-то не по себе. Но Дорис прямо засияла от восторга.
— Он угадал, Сэити! Подумать только — угадал!
— Да, Дорису-сан… Это был очень остроумный вопрос. Но, к сожалению, запас времени, который мне выделили для интервью, весьма невелик. Нам пора уходить…
