лежит несколько в стороне от главного русла творчества И. Варшавского (назову еще “Красные бусы” и “Путешествие в ничто”, которые воспринимаются как неудачные подражания — не пародии, а именно подражания — Станиславу Лему).
В чем же сила И. Варшавского, в каких произведениях полнее всего проявились его Ирония, язвительная насмешка над научным фетишизмом, внешняя непочтительность ко многим святыням современной науки, за которой скрывается глубокое уважение к ней?
Последний раздел сборника имеет подзаголовок “Фантастические пародии и памфлеты”. В сущности, этот подзаголовок нужно отнести ко всей книге. В творчестве И. Варшавского неразрывно переплелась тонкая пародия с остроумным памфлетом. И в этом смысле нет принципиальной разницы между, скажем, таким рассказом, как “Секреты жанра”, и таким, как “Роби”.
“Секреты жанра” — блестяще выполненная пародия на западную фантастику. Но это не только пародия, а и памфлет.
В рассказе заключено отношение И. Варшавского не только к пародируемому произведению, вернее — к определенной манере, но и к тем фактам жизни, которые в нем описаны.
И “Роби” (одна из лучших новелл И. Варшавского) — тоже одновременно и памфлет и пародия. Автор высмеивает в “Роби” огромную вереницу кочующих из одного фантастического произведения в другое кибернетических слуг и служанок, добрых, тихих и преданных, как дядя Том. Но вместе с тем дерзкий, своенравный, даже нахальный Роби — это насмешка над обывательскими мечтаниями о том, что вот, мол, вернутся на новом, автоматизированном уровне прежние ваньки, васьки, захарки и прочий обслуживающий персонал к кроваткам новоявленных обломовых, чтобы утирать им носы своими нежными железными пальцами.
Почти одновременно со сборником И. Варшавского появился на прилавках перевод книги известного американского фантаста А. Азимова “Я, робот”. В книге есть рассказ, название которого отличается от названия рассказа И. Варшавского лишь одной буквой — “Робби”. Совпадение наталкивает на невольные параллели. Оно, разумеется, случайно, но это рассказы на одну тему — о роботах-домработницах, если можно так выразиться, хотя заносчивый и болтливый Роби, как небо от земли, отличается от своего нежного, заботливого и бессловесного американского коллеги с двумя “б”. Но разница между этими (и другими) рассказами, конечно, не только в том, что выбраны противоположные “характеры” роботов, и даже не в том, что перед нами в одном случае произведение юмористическое, а в другом “серьезное”. Она глубже. Там, где И. Варшавский смеется, А. Азимов хмурится: он очень обеспокоен перспективой всеобщей автоматизации и пытается предугадать ее возможные последствия в общественной жизни и психологии людей. Роботы А. Азимова — чаще всего добрые друзья человека, но иногда они выходят из подчинения и становятся, сознательно и бессознательно, его опасными врагами. И дело не в том, что их боятся персонажи (и герой рассказа И. Варшавского побаивается своего Роби), а в том, что сам писатель считает, что их, вероятно, надо будет бояться.
Иногда А. Азимов тоже иронизирует, как, например, в рассказе “Лжец”, но несомненно, что проблема его занимает всерьез.
Немало и советских писателей “на полном серьезе” подходят к этой очень современной теме: автомат и человек.
Но остается та же разница. То, что пугает и тревожит американского литератора, зачастую лишь забавляет советского.
И это естественно; ведь проблема роботов — будем рассматривать ее как частную сторону гигантской проблемы автоматизации вообще — не существует сама по себе, лишь как самостоятельное дитя технического прогресса. Она теснейшим образом связана с проблемами социального устройства общества. Между тем даже А. Азимов, крупный ученый, не допускает (или не хочет допустить) и мысли о том, что ведь в будущем, которое он описывает, общественные порядки могут претерпеть и кое-какие изменения, что вовсе не обязательно сохранять на веки вечные и такие, мягко выражаясь, не лучшие плоды цивилизации, как капиталистическая конкуренция, угроза безработицы, современная система американских выборов и тому подобное.
Советскому читателю куда легче ответить на вопрос, когда следует опасаться автоматизации, кибернетизации и вообще механизации человеческого мышления и существования, а когда не следует. Человек никогда не превратится в робота, а робот в человека. Человеку ни к чему лишать себя непосредственного общения с природой, с дарами земли, ему не нужна замена естественных чувств поддельными, даже если эта замена и осуществлена самыми совершенными средствами.
Значение, которое придает автор этой проблеме, подчеркнуто и тем, что рассказ “Молекулярное кафе”, где он выступает в защиту человека от “избытка кибернетики”, дал название всей книге.
Впрочем, лучше всего сказал об этом сам И. Варшавский в коротеньком предисловии к сборнику. “Я не верю, — пишет он, — что перед человечеством когда-нибудь встанут проблемы, с которыми оно не сможет справиться. Однако мне кажется, что неумеренное стремление все кибернетизировать может породить нелепые ситуации. К счастью, здесь полемику приходится вести не столько с учеными, сколько с собратьями-фантастами. Что ж, такие дискуссии тоже бывают полезными. Думаю, что в этих случаях гротеск вполне уместен, хотя всегда находятся люди, считающие этот метод спора недостаточно корректным…” Но мы все время говорим “роботы”, “автоматы” и будто не замечаем лукавинки, которую зачастую прячут фантасты в уголках глаз, когда с самым серьезным видом заставляют придуманные ими электронные мозги напрягать свои мыслительные способности и выдавать различные сентенции. Конечно, это говорят не роботы, а люди — люди в шаржированном, суперкибернетическом обличье.
Разве не угадываются тезисы иных участников споров о возможностях кибернетики в весьма убедительных и поэтому особенно смешных доказательствах невозможности существования органической жизни, которые произносят досточтимые автоматы класса “А” с трибуны местной научной конференции (“Вечные проблемы”)? 3а два миллиона лет роботы успели позабыть, что сами они всего лишь потомки автоматов “самого высокого класса”, когда-то оставленных людьми с целью сохранить следы человечества на покинутой планете.
Хочу оговориться: из этого не следует, что участники нынешних дискуссий о кибернетике, отрицающие принципиальную возможность создания электронного мозга, обязательно являются неблагодарными потомками существ, в отдаленном прошлом высаженных на Землю высокоразвитыми машинами.
Думаю, что это вовсе не обязательно и что их сходство с персонажем рассказа доктором философии, заслуженным автоматом класса “А”, высокочтимым НА-54-26 имеет чисто функциональный характер.
Именно в таких рассказах, как “Роби”, “Вечные проблемы”, “Поединок”, “Маскарад”, “Секрет жанра”, где неразрывно слились пародия и памфлет, веселая улыбка и едкая издевка, и скрываются секреты жанра, которыми владеет И. Варшавский.
Но очень опасно вписывать многоугольники живых писательских дарований в окружности критических схем. То тут, то там какой-нибудь из углов многоугольника обязательно вылезет за пределы плавно вычерченной окружности. Так происходит, например, когда от первой части книги “Автоматы и люди” с еще не исчезнувшей улыбкой переходишь к единому циклу новелл, объединенных заголовком “Большой космос”. Улыбка исчезает особенно в “Возвращении”, где воссоздается ситуация трагическая. Но здесь уже не упрекнешь И. Варшавского в каком-то вольном или невольном подражании. Это свежо, остро и может быть отнесено к лучшим вещам сборника.
Впрочем, автор долго не удержался на высокой трагедийной ноте и заключил цикл “Большого космоса” веселой шуткой “Неедяки”, где все вернулось на “круги своя”: и люди, и автоматы, и внеземные создания, и сам И. Варшавский.
