Кейт вся бурлила энтузиазмом, и ее простая манера общения как-то не соответствовала строгой одежке. Она мне в общем понравилась: светлые волосы до плеч, курносенькая, с большим ртом, глаза яркие, живые, уголки немножко вниз смотрят. Кейт и доктор Махмуд разглядывали меня в упор: кажется, это называется «смотреть с живым профессиональным интересом». Мне даже неловко стало от такого досмотра.
Доктор Махмуд поместился в кресле. Я заметил, что с прошлого раза он состриг жесткие волоски, торчавшие у него из носа. Кейт прошла к гардеробу, уселась на стул с прямой спинкой и скрестила ноги. Доктор Махмуд, привлеченный шелестом нейлона, исподтишка запустил туда глазами и прочистил горло.
— Ну-с, я к вам еще буду забегать, — сообщил он, — будем с вами беседовать, но теперь вы уже готовы к групповой терапии, и я передаю вас в надежные руки Кэтрин. Ну как, хочется в группу?
— Да не особенно.
— У вас очень хорошая динамика, Стив, и групповая терапия вам сейчас просто необходима. Дозу мы вам снизили, теперь важно понаблюдать, как у вас пойдет с другими пациентами.
— То есть?
— Ну, как я вас понял, в ИСТ было почти то же самое. Мы будем смотреть, как вы общаетесь с другими, и оценивать вашу динамику. В таких случаях это самый надежный показатель.
Я действительно рассказал ему как-то про ИСТ, когда он в очередной раз ко мне «забежал». Все почти рассказал, только про дядю Сида не стал.
— А что мне сейчас назначили? Транквилизаторы?
— Я думаю, вам доктор Паркер все расскажет. Теперь она этим заведует.
Кейт слегка пошевелилась и стала рассказывать. Она улыбалась со спокойным кокетством и все время смотрела мне в глаза.
— Сначала доктор Махмуд давал вам галоперидол — это транквилизатор, или, если по-нашему, сильный нейролептик. Нужно было вам немножко снизить тревожность. Вы на него сразу хорошо прореагировали, поэтому мы постепенно снижаем вам дозу. Еще начали вам давать карбонат лития.
— Господи, литий… я слышал. Это ведь сильная штука, да?
Я читал в газетах про этот литий. И если я все правильно помнил, раз начал его пить, пьешь потом всю жизнь.
— Это просто такой стабилизатор настроения. Он ничему не мешает. С точки зрения фармацевтики это даже и не транквилизатор. Просто соль лития, совершенно натуральная вещь. Вам сейчас важно опять не перевозбудиться. А он как раз от перепадов настроения очень хорошо помогает. Недавно в газете писали: где-то в Техасе, в каком-то городке рекордно низкий показатель по нарушениям психики. И кстати, уровень преступности тоже довольно низкий. Так вот, химики проанализировали тамошнюю воду, и выяснилось, что в ней повышенное содержание лития.
— Правда? — Я обернулся за подтверждением к доктору Махмуду.
— Да, истинная правда, я сам читал в газете. Мы уже давно его прописываем, но постоянно выясняется что-то новое. Вообще, вам повезло, что он в вашем случае тоже применим.
Не могу сказать, что это меня обрадовало.
— А что у меня за случай?
Кейт перехватила мяч:
— Сейчас пока рано ставить точный диагноз, но мы с доктором Махмудом, в общем, почти уверены, что у вас биполярное аффективное нарушение. Ну, то есть, иными словами, маниакальная депрессия.
Меня как будто слегка ударили в грудь. Я вдруг почувствовал себя бабочкой, классифицированной и приколотой к стенду. Во рту пересохло.
— Подождите, но ведь депрессии у всех бывают…
— Да, — сказала она. — И у большинства людей бывает состояние эйфории. Все зависит от того, насколько сильно это проявляется. Как я полагаю, в маниакальной фазе у вас возникали различные ложные представления, вам что-то виделось, чего на самом деле не было…
— То есть я сумасшедший, так, что ли?
Психиатры переглянулись.
— Ну что такое «сумасшедший»? — огорчился доктор Махмуд. — Мы это слово не очень любим. Вообще, мне не кажется, что оно сегодня актуально. Нормальный, ненормальный — это настолько растяжимые понятия… такое прямолинейное деление уже устарело. А в вашем случае я бы сказал, что у вас просто мозг был перегружен — отсюда и бредовые идеи… Кстати, у вас из родственников никто ничем подобным не страдал?
Я напряг память.
— Да вроде нет. По крайней мере, я ничего об этом не знаю.
Маман, правда, пробежалась как-то раз нагишом по городской автостоянке, но то было в начале семидесятых — тогда полстраны так бегало.
— Вы поймите, я ведь не из любопытства спрашиваю, — сказал доктор. — Просто обычно в таких случаях еще и генетический показатель соответствующий. Это помогло бы подтвердить диагноз.
— Знаете, тут я вам, честно, ничего сказать не могу.
Я повернулся к Кейт:
— А долго мне этот литий пить?
— Сейчас пока рано говорить…
— Нет, ну неделю? Месяц? Сколько?
Она пожала плечами:
— Может быть, всю жизнь. Для профилактики.
— И в этом нет ничего страшного, — вставил доктор Махмуд. — В конце концов, диабетики тоже всю жизнь принимают инсулин. Не такая уж большая плата за здоровье. Да, скоро уже начинаются групповые занятия, так что если вы готовы, то…
У меня не хватило духу углубляться в эту мрачную тему. В кого же это я превращусь в итоге? В психа, подсаженного на вытяжку техасской придонной пакости?
Я слез с кровати, попрощался с доктором и пошел по коридору вслед за Кейт, глядя, как волнуется ее блондинистая шевелюра, источающая при каждом взмахе аромат «Шанели» номер пять. Интересно, доктор Махмуд уже сообщил Лиз радостную новость про литий и маниакальную депрессию? Когда-то давно мы учили на химии про этот литий. Он в таблице Менделеева где-то вверху, в левом углу. А вдруг он радиоактивный? От этой мысли мне сразу сильно подурнело.
Я с тихим ужасом думал о групповых занятиях, ожидая встретить там целый зверинец с наполеонами, резаными венами и всем таким прочим, но безумие здесь оказалось пропущено через тугой сфинктер британской формалистики. Вся процедура напоминала чаепитие в приморском пансионате, только вместо стола и чашек присутствующих снабдили диким количеством пепельниц. Кейт подвела меня к группке складных стульев из серого пластика, расставленных просторным кругом. Три из них уже были заняты. Увидев нас, мои будущие одногруппники, производившие анализ достоинств и недостатков местной кухни, отвлеклись от своей беседы, и Кейт представила нас друг другу по именам.
Загорелую пампушку лет пятидесяти пяти звали Кэрол. На ней был дорогой спортивный костюм из шоколадного велюра, кроссовки и разнообразное золото. Потом еще был Бернард — тот старик, что выл в туалете. Сегодня на нем была рубашка в мелкую клетку и темно-бордовый галстук. Он держался замкнуто, и видно было, что малоаппетитная процедура поиска внутреннего «я» не доставляет ему особого удовольствия. Болезненный юноша по имени Джошуа поднял руку в знак приветствия, и тут в комнату вкатил краснорожий свиноподобный амбал лет сорока. Амбала звали Ангус.
— Всем пррвет! — празднично-бодро возгласил он, нещадно глотая гласные.
Он плюхнулся в кресло и зашевелил губами, пытаясь прочесть надпись на моем чампионовском джемпере. К его блейзеру с медными пуговицами пристал засохший желток. Вошла еще одна пациентка, Мария, и извинилась за опоздание. У нее оказался плавный австралийский выговор. Она была высокая, с широкими плечами, но такая худая, что казалось, что она существует только в двух измерениях, как бритвенное лезвие с климтовского наброска. Кейт открыла заседание:
— Ну вот, Стив, вы со всеми познакомились. Может, теперь расскажете немножко о себе?
