забыл. Отныне ему придется заново развешивать вокруг себя слова и истины. Он не с того открытия начал, когда приступил к восстановлению утраченного словесного слоя. Вовсе не отсутствие тишины стало самым главным в испытании, постигшем Морана. Тишина была лишь частью, элементом благополучия, а основа его коренилась совсем в другом.
«Нельзя плакать!» — запоздало вскрикнул Моран. Он еще успел заметить, как эта коротенькая, отчаянная фраза сверкнула радужно, на миг зависла перед ним — и бесследно растаяла в общей серости.
Все в мире неудержимо расползалось, таяло, утрачивало очертания. Никогда прежде Моран не жалел себя так яростно и вместе с тем не задыхался от такого острого отвращения к собственной персоне. Поистине, он достоин этой грязноватой тоскливой серости. Он — ее порождение и ее породитель. Не стоит жить, если жизнь — это скука и туман.
Поймав мгновение, когда серость чуть просветлела и железные пальцы горя, тискавшие его горло, слегка ослабили хватку, Моран судорожно перевел дух. И вдруг слеза сорвалась с его левого глаза.
Невидимая, она пронеслась по воздуху и упала Морану под ноги. Тотчас серый мир перед ним расступился, и Моран, теряя по пути собственные крики, полетел вниз — в никуда, в безвестность и пустоту.
Глава первая
Анна Ивановна Мандрусова с сомнением осмотрела обитую коленкором дверь, на которой вместо номера квартиры имелась аккуратная табличка с синей надписью «Экстремальный туризм». Табличка представляла собой уменьшенную копию тех, что можно видеть на вагонах дальнего следования, например: «Петербург — Вологда» или «Москва — Калуга».
На поиск двери с этой табличкой у Анны Ивановны ушла почти неделя — начиная с четверга, когда она впервые услышала от знакомых об агентстве «экстремального туризма», и заканчивая нынешней средой, когда она, прихватив сына и пачку купюр, отправилась в путь.
Дом был старый и некрасивый, с большим тупым утлом, выходящим на Екатерининский канал. По этому поводу Анна Ивановна заметила: «Старина — и никаких украшений; странно!» — и оглянулась на сына, угрюмого юношу восемнадцати лет от роду, который стоял за ее плечом и явно не спешил восхищаться эстетическими запросами своей матери.
— Подозрительный он какой-то, — добавила Анна Ивановна.
Она раскрыла сумочку и некоторое время копалась в ней, все время застревая пальцами в порванной шелковой подкладке. Наконец она извлекла мятую бумажку, на которой крупными буквами был написан адрес.
— Нужна квартира девяносто семь, — объявила Анна Ивановна.
— Это дом старухи процентщицы, — заговорил вдруг юноша.
Анна Ивановна обернулась:
— Что?
— В школе, на экскурсии рассказывали, — пояснил он.
— Я говорила тебе, что нужно лучше на уроках заниматься… — привычно произнесла Анна Ивановна. — Тогда бы и в институт взяли. Конечно, сейчас для всего нужны деньги, но ради тебя я готова во всем себе отказывать.
Юнец промолчал. Да, да. Он не сумел должным образом сдать вступительный экзамен в институт, несмотря на мамину готовность во всем себе отказывать. И теперь Анна Ивановна просыпалась по ночам с криком: ей снился осенний призыв. Ведь Денечка такой неприспособленный!
В отличие от мамы, Денис спал совершенно спокойно. Он просто не сомневался в том, что Анна Ивановна найдет выход из положения.
Нумерация квартир была в доме такая: на первом этаже — 101, 103 и 3, на втором — 267, 269 и 5. Затем какой-то вышедший покурить на площадку сосед, тощий, с перекрученными жилами на шее, весело присоветовал заблудившимся визитерам пройти сквозь квартиру пять и перебраться на вторую лестницу.
— Неудобно как-то — через чужую квартиру, — усомнилась Анна Ивановна.
Сосед не ответил, пуская дым в чумазое окно. В гигантском коридоре никто не обратил внимания на посторонних, настороженно бредущих мимо пыльных вешалок, детских ванночек, велосипедов, лыж, темных пятен — там, где когда-то стояли зеркала. По всем направлениям по коридору двигались люди с кастрюлями, прыгающие дети, чванливые кошки, маразматические бабушки с подозрительным подслеповатым взглядом.
— Я думал, таких квартир больше не существует, — ошеломленно проговорил Денис.
Он вдруг встретился взглядом с каким-то ребенком и содрогнулся всем телом: у ребенка были прозрачные, глядящие прямо в душу и глубже глаза и большая светло-русая борода. Невнятно буркнув что- то, странный ребенок побежал по коридору прочь, быстро-быстро переставляя коротенькие топочущие ножки и взмахивая сжатой в кулак ручкой.
Денис слепо шагнул за матерью и стукнулся лбом о круглый выступ, похожий на пластмассовый школьный пенал, — старую отопительную печь.
Не обратив ни малейшего внимания на бедствие, постигшее сына, Анна Ивановна озабоченно вертела головой в поисках выхода и даже несколько раз очень вежливо спрашивала об этом аборигенов. Ей махали рукой, показывая на разные выступы и повороты коридора.
Проморгавшись и избавившись от искр, порхавших перед глазами, Денис вновь принялся глазеть по сторонам и наблюдать за матерью. Квартира пять казалась бесконечной, как коридор в неведомое. И чем глубже они погружались в эту квартиру, тем более странными и жуткими выглядели ее обитатели.
Прошла девушка с волчьими клыками. Она застенчиво улыбнулась Денису, и ее зубы влажно блеснули. Очевидно, она постоянно помнила о своей внешности, потому что тихо хмыкнула и прикрыла рот ладошкой.
Толстая старуха с кастрюлей, прижатой к засаленному халату, вошла прямо в стену… Или Денису это только померещилось? Он всегда, с самого раннего детства, боялся коммуналок. Мама рассказывала о них как о самом страшном кошмаре, какой только может случиться с человеком.
«Ты не застал, а было время, когда подселяли», — трагически повествовала она.
Другие дети боялись Черного Монаха, пришельцев, Третьей мировой войны, всеобщего обледенения, мертвецов и пьяного деда, ошивающегося на детской площадке (очевидный зомби или, того хуже, делатель зомби). А Денис боялся коммунальных квартир.
Анна Ивановна, напротив, чувствовала себя здесь вполне непринужденно. Она запросто заговаривала с людьми и с любезной улыбкой выслушивала их указания, а потом шагала дальше. И все более и более уверенно!
Денис плелся за ней, втянув голову в плечи. Его мучил стыд за это дурацкое вторжение, а с какого-то момента начал терзать настоящий ужас — особенно когда он глубоко осознал, что отсюда они уже не выберутся. По всей видимости, никогда.
Он отчетливо услышал стук маленьких острых копытцев, как будто сзади шла свинка или козочка, но когда обернулся, то увидел лишь равнодушную ко всему рыжую кошку. Мгновение кошка задержала на Денисе взор янтарных глаз, и мороз прошел у мальчика по коже: ему показалось, что они с кошкой читают мысли друг друга. Только кошкину мысль Денис не успел прочитать как следует, а вот она-то его точно просканировала.
Жуткое очарование, к счастью, разрушила Анна Ивановна.
— Денечка, идем. Я теперь все точно выяснила.
Пришельцы миновали кухню с десятком встроенных плит (их можно было, при желании, топить дровами) и отыскали выход на вторую лестницу.
Таким образом они и очутились на площадке, где имелась только одна дверь. И на этой двери висела та самая табличка — «Экстремальный туризм».
