Разумеется, речь идет не о поставщиках «чтива». Лично для меня корреляция между талантом писателя- фантаста и его научной грамотностью, владением навыками научного мышления несомненна. Произведения чистой фантастики исключения не составляют, но там эта связь запрятана глубже. Кстати, говоря о сугубо научной деятельности, А.Эйнштейн поставил воображение выше знаний.
Одно без другого мертво. Если знание уподобить топливу, то логика — это движитель, а воображение — мотор. При этом возникает очередной парадокс. Воображение писателей, представленных в настоящем сборнике, уносит нас куда-то за тридевять земель. И все же оно не отрывается ни от Земли, ни от современности. Иные цивилизации, иной разум, контакт с ним… Однако переведем взгляд на ближний муравейник. Если проследить за деятельностью отдельного муравья, то в первый момент создастся впечатление, что перед нами примитивный живой механизм. Между тем сообщества муравьев — сложная организация: у них развито «скотоводство», их архитектура (с учетом размеров тела) грандиознее нашей, иные виды муравьев одолевают реки, которые для них то же, что для нас Амазонка. Наши знания о муравьях составляют тома, но мы еще крайне далеки от понимания того, что видим. Все куда сложнее, чем в повести Блиша!
А ведь понимание законов и свойств земной жизни уже не дань любознательности — жгучая необходимость. Ибо в теперешней экологической ситуации, хотим мы того или не хотим, человек обязан взять на себя управление биоценозами, биосферой в целом. Мы же к этому еще не готовы. И когда воображение писателя стремится хоть как-то высветить дали галактических миров, оно, рисуя панораму в ином ракурсе, готовит мысль к принятию необычного, работает и на сегодняшний день.
Разумеется, и на завтрашний тоже. Мы говорили о явно гуманистической направленности произведений сборника. Но гуманизм, как известно, гуманизму рознь. Острое столкновение различных точек зрения на этот счет заметно выделяет давшую название всему сборнику повесть Дина Маклафлина «Братья по разуму». Один из ее героев — Мюллер — настолько обеспокоен быстрой эволюцией разума инопланетян, такую видит в этом угрозу безопасности землян, что, идя на все тяжкие, стремится убить чужой разум в зародыше. Этот его антропоцентрический, как будто продиктованный заботой о человечестве гуманизм в действительности подозрительно смахивает на чистопородный, только уже «космический» расизм. Альтернативой этому принципу предстает, казалось бы, совсем иная, благородная точка зрения: долг человечества — заботиться о «братьях меньших», нянчить их, словно младенцев. Всегда, при любых обстоятельствах, не взирая на конкретные условия! Абстрактный, распространяющийся на всю Вселенную гуманизм в его чистейшем и благороднейшем выражении.
Что ж, возможно, абстрактный гуманизм и лучше «конкретного людоедства». Случайно ли, однако, проповедником этого абстрактного гуманизма в повести оказывается демагог и дремучий невежда Хичкок? Случайно ли Мюллер видит в нем естественного союзника? Случайно ли наши и автора симпатии на стороне того человека, который, болея за судьбу чужого разума, видит всю мучительную сложность проблемы, не обольщается звонкими абстракциями, а действует на благо инопланетян так, как того требует суровая реальность и научное понимание закономерностей эволюции?
Для материалиста и диалектика двух ответов здесь нет. «…Не природа, не человечество сообразуется с принципами, а, наоборот, принципы верны лишь постольку, поскольку они соответствуют природе и истории»,[2] — писал Ф.Энгельс. Мысль американского писателя, его художественная интуиция, когда он строго, по научному анализирует проблему «космического гуманизма», приводит его к тому же выводу. Такова особенность логики честного научно-художественного мышления, столь характерная для произведений сборника «Братья по разуму».
Это делает его особенно интересным.
И последнее. Говоря о произведениях сборника, я все же, как мог, воздерживался от тщательного их разбора, ибо такой анализ сопряжен с пересказом, с предуведомлением читателя, в чем же там «соль». А это уже некорректный поступок. И еще одна причина. Ландыш можно анализировать на морфологическом, клеточном, молекулярном уровне: куда при этом денется его красота, его аромат? Эту мою мысль пусть пояснит повесть Роберта Янга «У начала времен». Я же закончу словами М.Горького: «Наука и искусство так же тесно связаны между собой, как легкие и сердце…»
Лучше не скажешь.
Доктор Шавье надолго замер над микроскопом, оставив ла Вентуре одно занятие — созерцать безжизненные виды планеты Гидрот. «Уж точнее было бы сказать, — подумал пилот, — не виды, а воды…» Еще из космоса они заметили, что новый мир — это, по существу, малюсенький треугольный материк посреди бесконечного океана, да и материк, как выяснилось, представляет собой почти сплошное болото.
Остов разбитого корабля лежал поперек единственного скального выступа, какой нашелся на всей планете; вершина выступа вознеслась над уровнем моря на умопомрачительную высоту — двадцать один фут. С такой высоты ла Вентура мог окинуть взглядом плоскую чашу грязи, простирающуюся до самого горизонта на добрые сорок миль. Красноватый свет звезды Тау Кита, дробясь в тысячах озер, запруд, луж и лужиц, заставлял мокрую равнину искриться, словно ее сложили из драгоценных камней.
— Будь я религиозен, — заметил вдруг пилот, — я бы решил, что это божественное возмездие.
— Гм? — отозвался Шавье.
— Так и чудится, что нас покарали за… кажется, это называлось «гордыня»? За нашу спесь, амбицию, самонадеянность…
— Гордыня? — переспросил Шавье, наконец подняв голову. — Да ну? Что-то меня в данной момент отнюдь не распирает от гордости. А вас?
— Н-да, хвастаться своим искусством посадки я, пожалуй, не стану, — признал ла Вентура. — Но я, собственно, не то имел в виду. Зачем мы вообще полезли сюда? Разве не самонадеянность воображать, что можно расселить людей или существа, похожие на людей, по всей Галактике? Еще больше спеси надо, чтобы и впрямь взяться за подобное предприятие — двигаться от планеты к планете и создавать людей, создавать применительно к любому окружению, какое встретится…
— Может, это и спесь, — произнес Шавье. — Но ведь наш корабль — один из многих сотен в одном только секторе Галактики, так что сомнительно, чтобы именно за нами боги записали особые грехи. — Он улыбнулся. — А уж если записали, то могли хоть бы оставить нам ультрафон, чтобы Совет по освоению услышал о нашей судьбе. Кроме того, Пол, мы вовсе не создаем людей. Мы приспосабливаем их, притом исключительно к планетам земного типа. У нас хватает здравого смысла — смирения, если хотите, — понимать, что мы не в силах приспособить человека к планетам типа Юпитера или к жизни на поверхности звезд, например на самой Тау Кита…
— И тем не менее мы здесь, — перебил ла Вентура мрачно. — И никуда отсюда не денемся. Фил сказал мне, что в термокамерах не уцелело ни одного эмбриона, значит, создать здесь жизнь по обычной схеме мы и то не можем. Пас закинуло в мертвый мир, а мы еще тщимся к нему приспособиться. Интересно, что намерены пантропологи сотворить с нашими непокорными телесами — приспособить к ним плавники?
— Нет, — спокойно ответил Шавье. — Вам, Пол, и мне, и всем остальным предстоит умереть. Пантропология не в состоянии воздействовать на взрослый организм, он определен вам таким, какой он есть от рождения. Попытка переустроить его лишь искалечила бы вас. Пантропология имеет дело с генами, с механизмом передачи наследственности. Мы не можем придать вам плавники, как не можем предоставить вам запасной мозг. Вероятно, мы сумеем заселить этот мир людьми, только сами не доживем до того, чтобы убедиться в этом.
Пилот задумался, чувствуя, как под ложечкой медленно заворочалось что-то скользкое и
