всесторонне изучить центр Арктики, о чем давно мечтали лучшие ученые всех стран. Это оказалось посильным только для страны социализма.
Рапортуем Всесоюзной коммунистической партии, воспитавшей нас, и правительству нашей дорогой родины о выполнении задания. Мы бесконечно счастливы, что мы — сыны страны социализма, идущей от победы к победе под гениальным водительством товарища Сталина. Мы счастливы, что нам было поручено добыть еще одну победу и что это поручение мы выполнили».
Обнажив головы, мы пели «Интернационал». В сердце Арктики, над ледяными просторами неслись звуки победного гимна социалистической революции. [175]
— Ура в честь товарища Сталина! — провозгласил Шмидт.
Все мы восторженно подхватили этот возглас, и в воздухе гремело «ура» во славу того, кто учит, воспитывает, вдохновляет и ведет нас к победам.
— Митинг окончен, — сказал Шмидт. — По самолетам!
Папанин, Кренкель, Ширшов, Федоров передавали нам объемистые пакеты с письмами, вручали свои фотопленки, просили на словах передать десятки горячих приветов, объятий и поцелуев. Четверка зимовщиков в эти прощальные минуты не разлучалась. Они ходили вместе от самолета к самолету, от одного участника экспедиции к другому, по очереди обнимали всех, жали руки. Горячо и нежно они попрощались с начальником экспедиции, командирами кораблей, тремя десятками отлетающих.
Как будто все! Уже Водопьянов, высунувшись из люка пилотской рубки, размахивает руками, нетерпеливо созывая экипаж. Уже вертятся винты других самолетов. Уже сказаны все слова.
Шмидт, подняв прощально руку, подошел к Кренкелю.
— Эрнст Теодорович, — сказал он, — вот рапорт правительству и Сталину. Передайте его, когда мы улетим.
Они еще раз обнялись, Шмидт ушел в самолет. Водопьянов дал газ, мы все бросились к хвосту машины, раскачивали ее, моторы ревели, аэроплан, дрожа, тронулся с места и медленно вырулил на старт. Короткий разбег — и Водопьянов в воздухе. Зимовщики стояли с обнаженными головами и долго смотрели вслед поднимающемуся самолету. Затем молниеносно [176] взмыл в воздух Мазурук. На старт вырулили машины Молокова и Алексеева. На льдине осталось семь человек: четыре зимовщика, инженер Гутовский, кинооператор Трояновский, снимавший последние кадры прощания, и я.
— Скорее, скорее! — показывал нам Молоков.
Мы снова обнялись с друзьями.
— Эх, улетаете, — промолвил Папанин, — ведь жалко!
Мы бежали к самолету и слышали, как остающиеся кричали нам хором:
— Привет материку! Привет Москве!
С воздуха был виден покинутый нами, родной всем и ставший каким-то сиротливым лагерь, бегущий по полю самолет Алексеева и четыре маленькие фигурки, машущие руками.
Прощай, Северный полюс! За эти дни мы полюбили тебя, и ты ответил нам признательной любовью. До свидания, дорогие друзья, до встречи, желаем успеха!
Самолеты ушли ввысь. Легкая дымка покрыла лагерь, скрыла фигуры товарищей. Они остались вчетвером, один-на-один с Ледовитым океаном. На мачте, развеваемые ветром, трепетали алые стяги родины…
* * *
3 часа 42 минуты утра. Эскадра легла на курс. Быстро пробив облака, мы вышли к солнцу, к голубому простору небосвода. Высота росла, самолеты летели спокойно, как будто плыли над облачным Ледовитым океаном.
— Алло, алло! Говорит флагман, — раздался в наушники голос Шмидта. — Вызываю самолеты Молокова и Алексеева. Как у вас дела? Отвечайте. Прием, прием. [177]
Жуков и я передали флагману, что на наших кораблях все спокойно. Аккуратов подтвердил полнейший порядок. В редкие облачные окна видны всторошенные поля, большие разводья. Облачный покров изумительно красив. Он бугрист, облака ходят, как валы вспенившегося моря. Трояновский, летевший на этот раз с нами, непрерывно снимал чудесную картину. Вскоре он печально сообщил запиской: в аппарате осталось всего десять метров пленки. Я ему посочувствовал, но помочь был бессилен. Щедрый дядюшка Папанин остался на полюсе. Шевелев, идущий на корабле Алексеева, по радио предложил Мазуруку держать с ним непрерывную связь. Эскадра опускалась вниз, к югу, оба корабля собирались покинуть нас; им нужно действовать согласованно.
Мы летели к острову Рудольфа. Астрономические наблюдения подтвердили правильность курса. Дул попутный ветер. Путевая скорость доходила до 210 километров в час. Отлично. Все время плывем над сплошными облаками. В самолете тепло — солнце припекало ласково, по-весеннему. Где-то под нами льды, торосы, трещины, те самые, которые в течение нескольких веков служили непреодолимой преградой всем отважным, пытавшимся достичь вышки мира. Мы летели над океаном, даже не видя этих преград. Верхняя кромка облаков постепенно повышалась. Ветер из попутного стал попутно-боковым. Скорость снизилась до 190 километров в час. Высота 2000 метров. Флагман по радио связался с самолетом Крузе, сидящим на 85 градусе, и попросил сообщить погоду. Крузе ответил: слоисто-кучевая облачность высотой 1200 метров.
6 часов 50 минут. Широта — 84 градуса [178] 40 минут. В наушниках вновь раздался четкий голос Шевелева:
— Алло, алло, флагман. У микрофона Шевелев. У Мазурука бензина хватит до Рудольфа. Я приказал ему следовать за вами, а сам буду садиться.
— Алло, алло, говорит флагман. У микрофона Шмидт. Вас понял. Очень жалею, что вы вынуждены сесть, но ваше решение совершенно правильное, одобряю его. Прошу информировать, как будете пробивать облачность.
— Алло, алло, говорит самолет Мазурука. У нас бензина осталось 1800 литров. Рассчитываем долететь до Рудольфа.
— Алло, алло, говорит самолет Алексеева. Вызываю флагмана. Вы просили сообщать, как будем пробивать облачность. Сейчас на моих часах 7 часов 05 минут. Высота 1400 метров Подходим к кромке облаков. Высота 1300. Вошли в облака… Высота 1250. Ничего не видно… Высота 1200. Туман… Высота 1100. Попрежнему темно… Высота 950. Темно… Высота 800. Облака… Высота 700. Внизу показались просветы… Просветы…
Голос Жукова пропал. Очевидно, самолет начал кружить в поисках аэродрома и удалился от нас. Мы продолжали путь на юг. В появившиеся окна все с тревогой увидели мелкобитый лед. Где тут сядет Алексеев? Найдет ли он подходящий аэродром?
8 часов 15 минут. Впереди показался остров Рудольфа. Он покрыт шапкой облаков. Самолеты кружили над островом, но сесть было нельзя, облака спускались до самой земли. Наконец, Водопьянов заметил, что ветром распахнуло один из склонов купола. Флагман решительно направился к склону. Осторожно все [179] корабли сели на гору и тяжело вырулили наверх.
Путь закончен. Навстречу бежали зимовщики. Мы дома.
Биографии четырех
Иван Дмитриевич Папанин
Родился я в Севастополе в 1894 году. Отец мой был матросом, затем работал молотобойцем. Сейчас ему 71 год, но его здоровье, пожалуй, крепче, чем у меня. Проучившись четыре года в начальной школе, я
