А тот, исчезая время от времени под водой, ухватил наконец какой-то предмет и вынырнул, сжимая в руках одежду утопленницы. Зрители закричали «Браво!», в то время как моряки изо всех сил налегали на весла.
Ребенок отбивался, захлебываясь и задыхаясь; женщина, по пояс вытащенная из воды, хрипела, умоляя спасти ее дитя.
Незнакомец, нашедший утопленников, схватил ребенка и протянул подоспевшим морякам, затем занялся матерью. Но женщина резко высвободилась. Она словно почувствовала в незнакомце опору для своего несчастного мальчика, которому сама уже не могла помочь. Ее губы с трудом прошептали:
— Завещаю его вам! Любите…
Черная вода вновь накрыла голову самоубийцы.
Напрасно моряки прощупывали баграми дно, напрасно снова и снова нырял спасатель… Тело вдовы Бернар найти так и не удалось.
Матросы силой затащили спасателя в лодку. Тот упирался, желая непременно продолжить свое дело, хотя лицо его свело от холода, а все члены заледенели. Мужчину остановил хозяин барки.
— Друг, — решительно сказал он, — ты — сильный и мужественный человек, слово Биду, а я повидал всякого на своем веку. Но хватит! Поднимайся на борт, жена даст тебе сухую одежду и стакан горячего вина, а бедного малыша уложит в теплую постель.
Человек пожал грубую руку моряка и, подняв ребенка, передал его жене Биду. При этом, как бы подтверждая, что берет на себя ответственность перед умершей, поцеловал мальчика в лоб.
На борту баржи хорошенькая семилетняя блондинка с любопытством, но и с добротой в глазах принялась рассматривать неподвижного Поля, с одежды которого ручьями стекала вода.
— Бедный малыш, — с жалостью произнесла жена Биду. — А красивенький, что твой херувим![9] Он совсем теплый, все будет хорошо!
Мамаша Биду была женщиной опытной. Она ловко раздела бесчувственного ребенка и принялась сильно его растирать, ухитряясь одновременно делать искусственное дыхание, а когда малыш приоткрыл глаза, уложила его в теплую постель.
В это время папаша Биду вместе с другими моряками продолжал поиски тела вдовы, а человек, спасший Поля, переодевался в другой комнате каюты. Он надел предложенные ему брюки, полотняную матросскую куртку и вернулся в первую комнату, задевая за все в этом тесном жилище.
Незнакомец оказался красивым мужчиной лет тридцати пяти — сорока, с темными волосами и бородой, с живыми и добрыми глазами и белыми зубами, сверкавшими в частой улыбке. С первого взгляда было видно, что перед вами славный малый, веселый, острый на язык и скорый на дело, с открытым сердцем и верной душой.
Видя, что мужчина уже переоделся, мамаша Биду сказала дочке:
— Ну-ка, Марьетта, садись за стол вместе с месье.
— Может быть, мама, нам подождать, пока мальчик не согреется и поесть всем вместе? — возразила девочка.
— Ах, моя красавица, как это славно с твоей стороны подумать и о других! — порадовалась мать.
Сиротка между тем, оглядев комнату, полную людей, света и запахов вкусной пищи, жалобно простонал: «Мама!» Услышав этот слабый крик раненого птенца, добрая женщина вытерла набежавшие слезы и склонилась над кроватью:
— Ты скоро увидишь свою маму, я сейчас за ней схожу.
В этот момент с глухим ударом к шаланде причалила лодка. Папаша Биду ловко поднялся на борт и вошел в каюту. Отозвав в сторону мужчину, он шепнул ему:
— Идите потихоньку за мной.
— Ну как?
— Дело плохо. Выудили наконец бедную женщину.
— Мертва?
— Увы, да. Мы переправили ее в пункт помощи пострадавшим от несчастного случая, но сделать уже ничего нельзя. Вас там ждут.
— Зачем, если все кончено?
— Требуется уладить всякие формальности.
— Раз нужно, идемте.
— Накиньте-ка это пальто с капюшоном, выпейте стакан вина, и в дорогу! Только пообещайте мне…
— Что?
— Сразу же вернуться и отпраздновать с нами Рождество.
— Видите ли, меня ждут в Батиньоле, туда я и направлялся.
— Ну что ж, тогда возвращайтесь взглянуть на малыша и пропустить с нами рюмочку.
— С удовольствием!
Моряк не ошибся: вернуть вдову Бернар к жизни оказалось невозможно. Начальник пункта помощи тепло поблагодарил спасателя и захотел записать его имя, возраст и профессию.
Тот ответил:
— Дени Леон-Эжен-Анри, тридцать шесть лет, художник-декоратор, улица Ванв, двадцать один.
Мужчина уже собирался уходить, когда услышал распоряжение начальника пункта отвезти тело в морг. Сердце его сжалось, и Дени сказал дрогнувшим голосом:
— Бедная женщина! Она поручила мне своего малыша… Я провожу ее туда. Сейчас нет еще одиннадцати, друзья подождут.
ГЛАВА 2
ДОБРЫЕ ЛЮДИ
В наше время благодаря холодильникам трупы в морге долго сохраняют пристойный вид. С них не снимают одежду, и раны, гематомы[10] и трупные пятна скрыты от глаз.
В 1875 году парижский морг представлял собой ужасающее зрелище: слабый свет, бульканье воды, непрестанно льющейся из кранов на голые тела, сваленные в кучу грязные лохмотья несчастных, просачивающийся даже на улицу трупный запах.
Дени сопроводил в эту страшную обитель останки бедной женщины и вышел потрясенный.
— Ужас что такое, — сказал он, вытирая лоб, прибывшим с ним двум жандармам. — После такого жизнь не кажется прекрасной!
— Да уж, черт побери! — поежился полисмен. — Можно сказать, самое дельце для сочельника!
— Насмотришься, так и жить не захочется, — прибавил другой страж порядка.
— А что, друзья, не зайти ли нам куда-нибудь и не выпить ли по стаканчику?
— Не откажемся! — хором ответили случайные спутники Дени.
Стакан горячего пунша в соседнем бистро[11] оказался как нельзя более кстати. Полицейские собрались уходить, но художник их остановил:
— Что это вы убегаете? Надо повторить! Не беспокойтесь, пьем на честные деньги, они заработаны тяжелым трудом. И потом, никому ведь никакого вреда! Жены у меня нет, так что и отчитываться не перед кем. Случается, конечно, «мадам Дени», и не одна, но медовые месяцы длятся недолго. Давайте еще по стаканчику! Согреться не помешает.
Жандармы посмеивались, слушая разглагольствования Дени, а тот совсем разошелся:
— Видите ли, только и знаешь, что работай да работай… Но уж когда представится случай, как не повеселиться! Сейчас пойду гляну на бедного малыша, а потом закачусь к друзьям праздновать Рождество. Опоздаю, конечно, но меня извинят, ведь причина-то уж больно серьезная. А я, не сомневайтесь, свое наверстаю, буду есть и пить за двоих. А теперь давайте по рюмочке коньяку напоследок!
