– Кого там черт несет, прости господи? – всплеснула руками Гретта. Женщины резво вскочили из-за стола и исчезли за перегородкой вместе с детьми и со всем ценным, что еще было на столе из еды.
Лошадиный топот и храп за окном. Густав пожалел, что отдал хозяйке топор, которым колол дрова. Этот топор лежал теперь на коленях старшего сына Отто. Сам старик, чуть отодвинув тряпичный полог, схватил пику, недлинную, в рост человека, и вышел за дверь. Младший Шварц оказался у окна. Он открыл ставню и, пристроив на коленях непонятно откуда взявшийся заряженный арбалет, внимательно вглядывался в ночную темень. Старуха суетливо тушила лучины.
– Двое. И еще двое. Верхом. Вряд ли разбойники. Пики у них, – оценил обстановку младший Шварц.
– Приветствую, Отто! – послышалось с улицы.
– А, это ты, Шульц... Что вдруг снова?
– Служба... Никто подозрительный мимо последнее время не шастал?
– Может, и шастал, да мне не рассказывал. Проезжайте мимо. Никаких новостей у меня нет.
– Не груби, старик. Полиция Христа шутить не любит. Если узнаем, что укрываешь кого...
– Господи помилуй, Господи помилуй, – зашептал Густав, нащупывая у себя под мышкой кинжал, – спаси и сохрани, ведь не отмашемся.
Третий голос вмешался в разговор за окном:
– Ты, герр Шульц, все грозишь. Все пугаешь. В своем рвении уже отличать перестал, где враги Господа нашего, а где честные христиане.
И снова голос хозяина хутора:
– А, это ты, Хорват. Поздорову ли?
– Вот, не сдох пока... Не слушай ты Шульца, старик. Господин офицер просто стесняется попроситься на ночлег, вот и лютует. А на самом деле мы промокли, устали, как черти, гоняясь по всей Крайне за врагами Господа, а теперь хотим согреться и выпить.
– Так что ж вы... Заходите, конечно. И коней сюда, в пристрой, зачем коням мокнуть?.. А я уж думал – не лихие ли люди. Вот, пику схватил.
Младший Шварц спрятал самострел, а его брат поставил топор у ножки стола, под рукой. Гретта снова запалила лучинки и принялась раздувать огонь в очаге.
В дом вошли четверо. Шульц – в широкополой кожаной шляпе и кожаном камзоле. Ножны его шпаги тенькнули о каменный очаг. Шевельнув квадратным подбородком, офицер недоверчиво вперил свои рыбьи глаза в Густава, Франко и Ольгу. Неторопливо засунул большие пальцы за шелковый кушак, из-за которого выглядывали рукоятки двух пистолетов.
Следом ввалились еще трое. В синих кафтанах с разворотами, в меховых шапках с высокой тульей, красным околышем и зеленой инквизиторской кокардой. Полиция Христа. Пики поставили у двери. Плащи и шапки повесили сушиться у очага, сабель, однако, отстегивать не стали. Одетый богаче других, гладко выбритый, с сединой в волосах воин, похлопав офицера по плечу, сказал ему по-немецки:
– Успокойся, Шульц. Раз уж старик Отто приютил у себя этих троих, значит, на то есть причины... Сядь- ка лучше к очагу, погрейся... Скажи, Отто, есть ли у тебя для сугреву что-нибудь кроме огня в очаге?
Старик Шварц открыл было рот, но вперед влезла Гретта:
– Бочонок пива в Висе, я слыхала, стоит два талера.
– А хорошее ли пиво? – спросил, улыбнувшись, воин.
– Это деньги его святейшества, Хорват, – пробурчал офицер, но как-то неубедительно. Он тоже повесил плащ и шляпу над очагом и сел поближе к огню, однако глаз с троих бродяг не спускал.
– Так мы их на нужды его святейшества и потратим. Ведь не гоже, если солдаты Святой Инквизиции, промокнув на службе, схватят простуду.
Уверенная улыбка. Тонкие губы и благородный, с горбинкой нос. Чуть припухшие, наверное от постоянной бессонницы, веки и черные, насколько это можно разглядеть в полутьме, глаза.
Откуда это во мне? Ни разу раньше не слышала подобных стихов. И что они значат? Почему только одного взгляда на него было достаточно?»
Увидев, что Ольга смотрит на него, Хорват хитро подмигнул. Отто уже поставил бочонок у очага и, попробовав обе монеты на зуб, стал сбивать с бочонка крышку.
Отхлебнув из первой кружки, Шульц снова вперился в Густава взглядом и спросил по-немецки:
– Имя? Чем занимаешься?
– Рассказывай: кто ты и как здесь очутился, – перевел на славянский Хорват и, достав из поясной сумки шмат копченого сала, стал не торопясь нарезать его.
– Густав Везер. Торговец. Путешествую, – по-немецки ответил Густав.
Офицер удивленно ухмыльнулся и, еще отхлебнув, продолжил:
– Цель путешествия? Какие везешь товары? Уплачены ли пограничные пошлины? Бумаги, какие есть, предъявляй.
– Ограбили меня турки, когда в Сараеве был. Домой возвращаюсь. Вот все, что осталось. – Густав выудил из-за пазухи клочок истрепанного пергамента и аккуратно расстелил его на столе.
Еще раз удивленно ухмыльнувшись, офицер стал читать, усердно водя по пергаменту пальцем.
