Уксус и крокодилы

ЛОЛИТА: ПЕРЕЗАГРУЗКА

(Синопсис киносценария)

На экране — крупные планы питерского дома дореволюционной застройки. Камера обводит двор-колодец, показывает кусок неба, ограниченный стенами. Во двор входит высокий, сутулый темноволосый мужчина с блокнотом. Это Владимир Губерт. У него густые, сросшиеся на переносице брови, его стиль в одежде можно было бы обозначить как небрежно-элегантный, если бы не коричневые сандалии в сочетании с черными носками. Он оглядывается по сторонам. Видит на подъезде табличку с номерами квартир: 1, 2, 3, 4, 78. Недоуменно хмурится, не обнаружив квартир с 5-й по 77-ю. Но ему нужна именно 78-я квартира, и он поднимается по темной лестнице на последний этаж. Ему под ноги попадаются огрызки, дохлая мышка и живая кошка. Камера крупно показывает граффити на стене. На уровне человеческого роста крупно написано: «Онанизм уменьшает рост». Под потолком накорябано: «Неправда!» Камера съезжает вниз по стене и замирает на надписи чуть выше плинтуса: «Правда-правда!»

ЗАКАДРОВЫЙ ГОЛОС ГУБЕРТА. Летом 2000 года уехал в США мой питерский дядюшка, оставив мне в распоряжение свою комнату в коммунальной квартире на Васильевском острове — при условии, что я возглавлю его мелкий издательский бизнес, приносящий ежегодный доход в несколько тысяч долларов. Эта перспектива пришлась мне чрезвычайно по сердцу: Москва с ее купеческим шумом и место преподавателя французского языка, дающее мизерный доход и комнату в общежитии, надоели мне до чрезвычайности. Но еще более мне надоела моя жена, работавшая лаборанткой на кафедре психологии. Последнее время она как-то изменилась: выказывала странное возбуждение во время просмотра программы о путешествиях, иногда я заставал ее за самоучителем малайского языка, а это шло вразрез с установленным характером персонажа, которого ей полагалось у меня играть, — кроткой бесцветной жены ученого супруга.

Когда я ее уведомил, что мы скоро переезжаем в Санкт-Петербург, она приуныла и задумалась. Я объяснял отсутствие у нее энтузиазма необходимостью бросить привычный быт, что так страшит любого обывателя.

Но позже мне открылась страшная правда: она подала заявку на участие в реалити-шоу «Последний герой», и, как выяснилось, ее приняли. Я был взбешен и немедля уехал из Москвы один. О, я был отмщен. Во время ловли рыбы руками она перепутала съедобную рыбу с сомиками кандиру, которые выпили всю ее кровь. Меня это не удивляет, ведь атлас ядовитых и опасных экзотических рыб я увез с собой. С детства люблю все экзотическое и ядовитое.

Владимир звонит в дверь. Ему открывает соседка дядюшки, приземистая брюнетка с большим бюстом и отчетливыми усиками над верхней губой. Ее зовут Ривекка Гейз. В ярко накрашенных губах она сжимает длинную коричневую сигарету. Она — литературный критик. Большая часть ее зарплаты уходит на нейролептики.

ГЕЙЗ (хриплым голосом). Ты — Вова. Я про тебя все знаю. Пойдем, я тебе квартирку покажу, глядишь, и не захочешь тут жить.

Владимир идет за ней подлинному, заваленному хламом коридору, спотыкается о ржавый велосипед, и в тот же миг ему на голову со шкафа падает подшивка журналов «Молодая гвардия» за 1980 год.

ЗАКАДРОВЫЙ ГОЛОС ГУБЕРТА. «Вон отсюда! Немедленно вон!» — мысленно кричал я себе, увидев ржавую ванну, в которой к смесителю был привинчен шланг без душевой насадки. Я припомнил, как одна опытная московская проститутка объясняла, что, отвинтив насадку, можно максимально быстро подготовиться к анальному сексу. Я же после одного неудачного дежурства по общежитию испытывал к анальному сексу противоречивые чувства. Институтская учтивость заставляла меня, однако, длить пытку.

ГУБЕРТ. Как я погляжу, у вас бурная половая жизнь, дорогая.

ГЕЙЗ. Это ты про насадку для душа? Ее Ло расколотила. Она как димедрола с водкой нажрется, ей всякое мерещится. Говорила, что насадка на нее пела песни военных лет голосом покойного отца. Вот она с ней и расправилась. А половой жизни у меня нет. Когда умер мой бедный супруг, я поклялась хранить ему верность. О, это так тяжело, я ведь еще молодая женщина. Ло, гадюка, не хочет этого понимать. Ло, выходи, поздоровайся с новым жильцом!

Гейзиха стучит по двери большого старинного шкафа. Из шкафа раздается недовольное шипение. Она морщится и поднимаете пола что-то черное и пыльное. Недовольно буркнув, она швыряет носок сорок пятого размера на шкаф.

ГЕЙЗ. Опять Ло не убрала свои бебехи…

Владимир, заинтригованный таинственной Ло, забирает у Гейзихи ключи от дядиной комнаты и проводит свои дни в налаживании мелкого издательского бизнеса и попытках увидеть Ло. По вечерам пьет водку с еще одним соседом, который отзывается на имя Клер Куилти, — солистом травести- шоу. На все вопросы о Ло Клер не отвечает, мрачнея лицом.

Гейзиха, недовольная их ежевечерними пьяными песнопениями, строчит заявления участковому. Для того чтобы дезактивировать Ривекку, Владимир женится на ней, и участковый перестает рассматривать заявления жены на мужа.

Страшная правда открывается случайно, Клер по пьяни пробалтывается: Ривекка Гейз, одержимая желанием покойного супруга иметь дочь, родила мальчика, но этот факт игнорирует. Она называет мальчика Лолитой — в честь любимой книги мужа. Она одевает его в девические одежды, во время редких приходов гостей прячет его в шкаф и строго-настрого запрещает выходить из него, пока гости не уйдут. Чтобы ребенок не шумел, она поит его водкой с димедролом.

Выросший мальчик поступает на службу в травести-шоу, где известен под псевдонимом Клер Куилти, — ведь ничего, кроме как одеваться в женскую одежду, он не умеет.

Владимир, в котором проснулись гены дальнего родственника, писателя-эмигранта, начинает вести дневник, в котором описывает запутанную историю жильцов квартиры 78.

Гейзиха в момент ремиссии находит дневник Губерта и понимает, что труд всей ее жизни пошел насмарку — у ее дочери есть член, и деваться от этого некуда. Испытывая чувство вины перед отцом Клер-Ло, она пытается утопиться в реке и попадает под катер Рыбнадзора.

ЗАКАДРОВЫЙ ГОЛОС ЛОЛИТЫ. Я хочу, чтобы этот сценарий экранизировали. По крайней мере, это будет разрыв чертова колеса сюжета. Я буду ждать.

А пока я мучаю своего создателя, Владимира Владимировича. И такое бывает: умершие писатели сами становятся персонажами. Персонажами написанных кем-то биографий. Они попадают к нам в руки, и мы мстим им настолько, насколько хватает фантазии. Это их личный, персонифицированный ад, из которого нет выхода.

Одетый как девочка-подросток, он бесконечно разыгрывает для меня в лицах этот сценарий московского третьекурсника. И так будет длиться вечно — ведь, как я уже говорила, никто из нас не может себя уничтожить. Мы — бессмертны.

Экран внезапно гаснет; и через секунду по нему бегут с бешеной скоростью символы — буквы, цифры, пиктограммы. Экран загорается опять, ровным голубым светом.

ЗАКАДРОВЫЙ ГОЛОС ЛОЛИТЫ. Я смотрю из окна на отъезжающую машину своего бывшего любовника. Я беременна и скоро умру. Я люблю жвачки и чипсы — я вынуждена их любить.

Никакого окна на самом деле нет. Нет потрескавшейся краски на подоконнике, нет чуть искажающего восприятие зеленоватого стекла, нет пыльной дороги с исчезающей точкой автомобиля вдалеке. Да и меня по большому счету нет. И умереть насовсем — не получится.

У меня было время, чтобы понять многое. Все, что у меня есть, — время.

время…

время…

Алексей Сомов ВСЕ, ЧТО ВЫ ХОТЕЛИ УЗНАТЬ О ВЕСЕЛЫХ ВЕЛОСИПЕДИСТАХ (но стеснялись спросить)