– Райская, я понимаю, а каких же стран?
– Из райских, конечно.
– Есть же такие страны райские. Угрюмый, выходит с помоями с утра до вечера воду носящий сторож колонии.
– Тоже зерно выдают! – ворчит он, проходя мимо павлина. – И еще при такой птице старуху содержат.
– Хранцуз! – отвечает Павлиниха и: – пав, пав, пав! – отзывает с пути, чтобы тот не облил хвост помоями.
– Красота!
– А польза какая?
– Все тебе польза, хранцуз!
Просыпается колония. Начальница, злейшая дева, босоногая, как хищная красноглазая птица, распущенкой летит по коридору на кухню хлеб делить, а вся стоногая детвора бежит, рассаживается под миртами и лаврами в дендрологическом садике, в ампирном павильоне, в теплицах, в английском парке под вязами – везде! На десятину вокруг все испачкано.
Подваливает слобода – так мужики называют все это дело с контрибуцией. Мужики тихи, робки и вежливы оттого, что у каждого для весу в кудели по камню, в муке много песку, баран кожа да кости, курица чумная, только бы сдать, а не сдашь и попадешься, тогда разговор краткий.
– А есть?
– Есть! – спешит ответить мужик и гонит в кусты за самогонкой.
Хвост-то, хвост задрал! – удивляются мужики на павлина.
– Красота!
С Павлинихой у них связь старинная через владельцев, и разговор у них в ожидании веса бывает тихий о старом и новом, что старое хорошо, а новое никуда не годится.
– Другу не дружи и другому не груби. Богу молись и черта не забывай, вертись, как жареный бес на сковороде.
– Все-то загадили и очертенели.
– Очертенели!
– Намедни ребятишки в крест стали каменья кидать.
– В крест!
– С места не сойти: в самый крест кирпичом. «Чертенята окаянные, куда вы, оглашенные, кидаете, или не видите крест!» Кричу им, а они мне что же отвечают: «Это, бабушка, чертов рог».
Павлиниха рассказывает, а мужики с открытыми ртами стоят и бородами качают, как метлами. Борода, борода!
– Один забрался ко мне и деготь налил в лампадку Николе Угоднику. «Что ты, голопузый, наделал?» – «Я ему, – говорит, – бабушка, хотел усы подкоптить».
– Терпит земля бесов!
– Земля, матушка, все терпит, ну да как-нибудь Господь поможет, есть же Он, человек хороший?
– Как не быть – вот со мной было: рублю дрова, насадил глаз на дернину – свет пропал! Иду по полю, молюсь: «Матерь Божия, Скоропослушница, помоги мне!» Откуда ни возьмись баба, что языком болезнь достает. Баба эта тронула бровь, полакала глаз и сняла.
– У Миная намедни была, – шепчет Павлиниха, – скоро, говорит, все кончится, вериги слабеют.
– Расходятся.
– И еще говорят: кто Библию читать умеет, тому известно число.
– Было ж его число и прошло.
– Это ничего, говорит, что прошло, так и сказано надвое, ежели число пройдет, еще столько же процарствует Аввадон, князь тьмы.
– И опять дожидаться числа?
– Опять дожидаться.
– Эх вы, Минаи, заминает вас Минай, кому святой, а мне Кузька, бывало, я ему по уху, и он мне по уху: он Кузька, а я Бирюлька. Ученый человек Василий Семеныч, вот нам скажет получше, ну, что новенького слышали?
– Слышали новенького, что мощи Святителя открыли, и оказалось, и оказалось, как вы думаете, что там оказалось? – спросил Василий Семенович, поповский сын, – да, что там оказалось?
– Мышь?
– У, проклятый Фомка, смотри ты у меня! – подняла свой костыль столетняя Павлиниха и погрозила. Бирюлька усмехнулся:
– Ну, что же оказалось?
– Кукла!
Все поглядели на Павлиниху, кто с усмешкой, кто из любопытства хотел проверить, состоит ли на ногах Павлиниха. Но старуха и глазом не моргнула, старуха что-то свое думает.
– Куклу эту раздели, распотрошили, и оказалась в ней кость.
– Кость!
– Тронули, и кость золой рассыпалась. Состоит ли Павлиниха? Смотрят все на старуху. Павлиниха сказала:
– Чего вы на меня смотрите, или сами не понимаете?
– Понимаем: кость.
– Кость костью, а батюшка ушел.
– А золу эту насыпали на рогожку, положили возле церкви и написали:
«ВОТ ЧЕМУ ВЫ ПОКЛОНЯЛИСЬ». Такие вот новости…
– Дюже нужно! – зевнул Бирюлька. – Я думал, вы насчет внутреннего скажете.
– Я же говорю о внутреннем.
– Это внешнее, а вот как жизнь меняется, или новый край… Мы же на краю живем, а вы говорите про мощи. Вот вы скажите, будет ли когда установка.
– Остановка?
– Ну да, установка, все-таки вам известно.
– Ничего не известно.
– Ну да хоть мало-то-мальски? А Павлинихе теперь и дела нет до этого внутреннего, она говорит про свое:
– Ушел, ушел батюшка, скрылся и невидим стал злодеям, показался им костью и золою.
Павлиниха состояла.
– Куда же он скрылся? – спросил маловерный Бирюлька:
– Тут же он, тут же, батюшка, только невидим стал Божием попущением и грех наш ради.
Павлиниха состояла вполне.
Имеющие уши слушают, другие поглядывают на контору в ожидании веса и тихонько ругаются:
– Контрибуция, братцы, насела!
– Во как!
– Во как насела контрибуция!
– Окаянная сила!
– Задавила контрибуция!
– Переешь ей глотку!
– И всего ей подай: деньги подай, хлеб подай, лошадь подай, корову подай, свинью подай, и кур описали.
– Кур описали!
Задави ее комар на болоте.
Подваливает, все подваливает слобода – телега к телеге, баран к барану, мешок к мешку, борода к бороде.
– Не наезжай!
– Ослобони!
