оказаться и фанатик, и тогда по их приказу (а это далеко не то же, что закон) Владимир Котельников, человек долга, выполнит этот самый долг. Ну, захватит Вильнюсский телецентр или Дом печати в Риге… Кому-то, возможно, такие люди и нужны.
Горбачеву, скажем, Рубиксу…
Но кто же снимет ответственность лично с Котельникова? Ведь он уверенно говорит: из ОМОНа я не уйду. Но если так, то может он ступить на путь преступный, и это уже в некотором роде фашизм…
Некогда Маршак написал стихи про немецкого фашиста, там такие строки (цитирую по памяти): «Для чего фашисту голова? Чтоб носить стальную каску или газовую маску и не думать ничего, фюрер мыслит за него…»
В одном ошибается Котельников, что «такие» есть во всем мире. И не такие, и не во всем.
Убийцы-то есть, и правда, но узаконенные и безнаказанные, да на зарплате у государства… нет!
В газете «Балтийское время» опубликовано письмо писателей, проживающих сейчас в Дубулты, — Сильвы Капутикян, П. Катаева, В. Оскоцкого, Г. Поженяна, Г. Садовникова… Я тоже подписал это письмо.
Там есть такие строки: «Мы убеждены в том, что противозаконные действия „черных беретов“ в Риге являют собой репетицию фронтального наступления реакции на конституци-онные права граждан. Не стал ли Дом печати испытательным полигоном вооруженного подавления свободы слова в масштабах страны?»
Теперь мы знаем ответ: да, стал.
Мариша как-то заметила: живем по старым законам, все так, будто ничего вокруг не происходит… беспокоимся о закуске к Рождеству, спорим о моде, а крыша над головой вот-вот рухнет… И я понимаю, что каждый об этом помнит, но все равно и не помнит… Ведь если жить и думать только об этом, можно сойти с ума!
Зима на диво тепла и бесснежна. Был небольшой снежок, но его растопило на пляже, и лишь там, где ступали люди, снег чуть поплотней, остался, так и выделяются на желтом песке белыми яркими пятнами чьи-то следы. А может, и мои собственные, народу тут, и правда, гуляет немного.
Друзья сообщают, санатории совершенно пусты, человек по десять или пятнадцать, или — до полусотни. Но это даже много…
Мой маршрут — до Майори и Дзинтари, где стынут легкие палаточки фотографов, которые, кажется, никогда не меняются. И красные трафареты с названием Юрмалы, воткнутые у кромки воды, на фоне которых люди снимаются, те же самые, только годы — каждый новый год ставится по-разному.
Нынешний — 91.
Странный год. Он только начался, а дня не проходит, чтобы было тут спокойно.
— Вы слышали, в столицы некоторых республик ввели десантников… И в Ригу ввели, и в Вильнюс…
— Зачем же? Мало тут войск?
— Значит, нужно больше!
— Зачем?
— Скоро увидим… Где увидим, в Риге? В Вильнюсе?
Странный год… Странное начало. Даже чайки на пляже кричат необычно, как-то нервно.
Каждый год, что бы ни случилось, я прихожу к этим пляжным фотографам, которые уже знают меня в лицо, и прошу меня запечатлеть. Вроде бы цветной кусок картона, а ощущаешь себя во времени. А не на отшибе.
Я прихожу и говорю, снимите меня, говорю, на фоне красной яхты, но так, чтобы видно было море… И год чтобы был виден!
Еще не так давно работал тут старик, занятный чудодей такой, с юмором. В семьдесят восьмом году мы приехали в июле, жена была на седьмом месяце беременности, живот, как мы ни скрывали, торчал, и старик всунул в руки жене огромный якорь: так держи! По замыслу, он должен был закрыть живот, но все равно не закрыл, а на фото все видно. Красная яхта, море, чайки, и жена с огромным якорем, который она послушно держит перед огромным же животом.
А еще была у старика привычка в момент спуска затвора левой рукой подбрасывать в воздух крошки, чтобы чайки тоже были твоим фоном.
Молодые фотографы так не делают, им все равно, будут у тебя на снимке чайки или не будут.
Вот и о старике надо написать.
О ежиках, о лебедях, о чайках и о старике.
ОТЧЕГО КРИЧАТ ПТИЦЫ
Начали они все-таки с Вильнюса. Столкновение с танками, убитые и раненые, военные захватили телевидение.
— Доброе утро, — говорим по привычке друг другу.
А утро-то недоброе.
В Риге митинг, на улицах патрулируют танки. Власти обратились к населению с просьбой соблюдать спокойствие.
Да мы-то что, мы такие спокойные. И все у нас спокойно. Вот только сантехник, седоватый сутулый латыш, окликнул меня, когда я шел на завтрак:
— Ну, как? Танки-то недалеко! Скоро здесь будут!
Я не понял, к чему это он, но кивнул.
— Ну, теперь они получат… Да и вы тоже… — произнес он вполне спокойно, но твердо. — У райисполкома стояли от «Апреля»? Или думаете — мы забыли, как вы тут, с плакатиком? А мы ничего не забыли… Помним!
Я всмотрелся в его лицо, будто впервые этого человека увидел. А ведь много лет приезжаю, и все время как-то почитал своим, может, потому, что все тут в Доме свои, знакомые, почти как члены семьи.
Сколько ни звонишь от дежурной, сколько ни приходишь за почтой или так, мимо, он всегда тут, рядышком, на диванчике посиживает, чуть сгорбившись и уткнувшись в телевизор, который всегда включен.
И вдруг вот как: обушком по голове. Да сзади, когда не ожидаешь. А может, поддал с утра?
В рабочем ватничке, на месте дежурной, видно, ушла позавтракать, в кепчонке с козыречком, надвинутой на глаза. А голубые глаза исподлобья сейчас в разговоре со мной будто стальные.
И вдруг подумалось: не зазря же тут торчит, на людном месте, все видит, все слышит, все запоминает.
Но сегодня ему не сидится. Обращаясь уже к моей приятельнице Инне, он говорит возбужденно:
— Вчерась на радостях бутылочку даже купил… Как же, вашим демократам по шее надавали! Пока в Литве, но и наши скоро получат!
«Наши» — это, конечно, Народный фронт, правительство и так далее.
Уборщица — латышка отмахивается:
— Ой, да не слушайте его, страшный человек… Секретарь партийной организации, бегает в горком партии, докладывает о вас… и о нас…
— А горком разве… еще существует?
— Да кто-то есть… — И добавляет с усмешкой (бабы — они мудрые): — Раз нечисть поперла, значит, они все тут.
А вот другой латыш, писатель Владимир Кайякс, такой тихий, добрый, милый, — его стол рядом с моим, — позавтракал и собрался ехать.
— Куда?
— На митинг, — ответил коротко. Надел пальто и отправился на электричку.
…Отчего-то все утро, с рассвета летели с криком чайки от Риги. Так много чаек я давно не видал. От кого спасаются, почему кричат? Господи, даже им уже нет спокойствия…
Писатель подошел к нашему столу.
— Приятного аппетита, — пожелал добродушно.
— Какой уж тут аппетит!
— Ну почему?
— А ты не видел — показывали Вильнюс?
