Журнал «День и ночь» 2009 №4

И за сутки считать мне — не пересчитать,
С кем пластался на лесоповале, из кружки
Второпях кипяток, обжигаясь, глотал,
Размочив сухари, и, бывало, к подушке,
Засыпая, в январскую ночь примерзал.
Они в память врастают? Нет — крепче! — вмерзают,
Понабилось их в пристальных строчках моих —
Помню всех. И они мне ответно мерцают
В перекличке ревущих костров…

Но иных
В неподкупном огне я отчётливо вижу —
Тех, кого понадёжней хотел бы забыть,
Кого, прямо скажу, ненавижу
За страдания oтчины!

Мне бы лепить
Милый облик из бликов на коже, из яблок,
Озаряющих дачу, смятенье даря,
Из смеющихся губ, тонких пальцев, озяблых
В гущине златокованого сентября.
И когда рассветает, когда под глазами
Меркнут нежные тени, — смиреннее кровь
Утомлённо течёт под губами,
Намывая усталость…

Но вновь
В шелест ясного сада вгрызается скрежет,
Развернув меня к теме лицом, и опять,
Хоть обиженно в строчке любимая брезжит,
Но глубинное что-то велит начинать —
До зари поднимаясь, в работу впрягаться…
Чтобы отчину не потерять — отстоять,
Нужно так в непреклонное дело ввязаться,
Чтоб ни лестью, ни руганью не оторвать…

II

Тишиною спелёнут, глухой, беспробудной,
Скучный край, подоткнувши сугробы, дремал,
В океан упираясь промозглою тундрой,
Подпирая студёным дыханьем Урал.
Неродящую землю схватив мерзлотою,
Он урёмы баюкал, а то в ледостав
Прополаскивал небо сияньем, уздою,
Ледяною, железною, — реки взнуздав.
Его скудную землю не трогали плугом,
Только в диких степях его, смерти сродни,
Заходя от Тамбея, кобенилась вьюга,
В сутемь вдавливая огни.

Но уже горизонт накипал парусами,
Вымпелами проворных заморских держав,
Ведь, просвистанный лисами и соболями,
На закраинах
край и застав не держал.
Но, царапая бледное небо крестами,
Увязая в ливонских болотах, едва
Отойдя от опричнины, в дебри за Камнем
Погрузила железную руку Москва,
Казаков со строгановских вотчин спустила,
Дабы от чужеземцев тот край оградить, —
Полно им на Шемахе да Волге, решила,
Караваны зорить, жемчугами сорить.

И ещё потаённые топи молчали,
А уже, насаждая исконный закон,
Разговор завели, распаляясь, пищали,
Осенённые пасмурным шёлком знамён.
А навстречу им, ровно огни, полыхая,
От Ишима к Туре, окликая Иртыш,
Заплясав, затопили простор малахаи
Лис отборных да красных, не трогай — сгоришь!
И травою, рассыпавшей росы-мониста,
Угрожая студёною сталью клинков,
Сыпанули лавины — размашистым свистом,
Разъярённою скороговоркой подков.

И пошло!
Не одна мать в рыданьях забьётся…
То пищаль огрызнётся, а то тетива
Загудит — в сердце порскнет стрела, и сомкнётся
Над померкшим лицом ножевая трава.
Так схлестнулись две крови!

Но, сельбища сея,
Вознося исступлённое золото глаз,
Крыл пространство обветренным шумом, на север