раненых.
— А как было на Бульварах?
— Там была настоящая бойня. Солдаты были вооружены до зубов: ружья, гранатометы, дубинки. Они перегородили грузовиками улицу и открыли огонь по алжирцам из-за укрытия. Я спрятался в холле кинотеатра «Миди-Минюи», помню даже название фильма, который показывали в тот вечер: «Воскресители трупов».
— Значит, я могу не ходить в центр кинематографии.
— Почему?
— Перед смертью Роже Тиро, видимо, ходил в кино. У него в кармане был найден билет.
— Не думаю, что кто-то подложил билет в карман мертвеца…
— Допускаю, Ронер, что вы вовсе не рветесь мне помочь.
— Ошибаетесь, инспектор, я не увиливаю. Семнадцатое октября для меня важная дата. Конец моей карьеры в полиции. За двадцать лет я никому обо всем этом не рассказывал. И вдруг появляетесь вы и заставляете меня выложить все, что у меня на душе. Дайте время подумать. Кажется, я пересек улицу Фобур Пуассоньер перед зданием «Юманите». Выпил кофе в баре «Ле Жимназ». Там находилась группа бельгийского телевидения. Никто из них не верил своим глазам, глядя на это побоище. Бельгийцы устроились за музыкальным автоматом, и оператор вел съемку без перерыва. Хотя было уже темно.
— Вы ничего не заметили возле улицы Нотр-Дам де Бонн-Нувель?
— Ничего, инспектор. Затем я вышел из бара и направился к Версальским воротам, где в Выставочном парке собирали арестованных алжирцев. Но на Бонн-Нувель стреляли со всех сторон. Там-то оказалось больше всего убитых и раненых, не считая закрытого двора в Сите.
— Вы хотите сказать, что демонстрантов убивали в самой префектуре? Это невозможно!
— В ту безумную ночь все было возможно. Правительство объявило о трех или четырех убитых. Цифру надо увеличить по крайней мере в пятьдесят раз. К двум часам ночи вызвали целую бригаду из Института судебной медицины, чтобы увезти сорок восемь трупов из маленького садика, примыкающего к собору Парижской богоматери. Судя по упорным слухам, речь шла о руководителях ФЛН, привезенных в Сите для допроса. Их поместили в изолированное помещение на втором этаже, а затем туда внезапно вошли десять шпиков с автоматами на изготовку. Арестованные решили, что настал их последний час, и ринулись к забитой двери в глубине комнаты. Под их нажимом дверь распахнулась. Она вела в штабной зал префектуры. Префект и его окружение, которые координировали операцию, услышав шум, решили, что ФЛН напал на их штаб. Вся охрана Сите была брошена против арестованных. Результат — сорок восемь трупов. Судебные медики нашли серьезные причины для объяснения кончины каждого убитого. Все сведения сдали в архив. И для всех лучше, чтобы они там оставались.
В первый раз за весь разговор со мной Ронер оставил иронический тон.
— У вас хватило мужества сунуть нос в грязные дела, но, чтобы вылезти из грязи, не надо производить много шума.
Я добрался до Парижа из Курвилье и вышел у Северного вокзала часов в пять. В это время редкие пассажиры торопились к автобусной остановке.
Мне пришла в голову мысль навестить госпожу Тиро, но потом я подумал, что приличнее было бы предоставить возможность ей самой выбрать время и место встречи. Сидя в баре «Виль де Брюссель» в ожидании пива, я решил вызвать по телефону Бельгию. Пять минут спустя дежурная бельгийского радиовещания и телевидения осведомилась, с кем я хочу говорить.
— Прошу соединить меня с господином Дерилем или с господином Терлоком из отдела репортажей. Это по поводу фильма, снятого для передачи «Девять миллионов».
— Этой передачи не существует уже десять лет. У нас в стране теперь двадцать миллионов населения. Могу связать вас с господином Дерилем. Он ведет актуальные темы в вечерних последних известиях.
К телефону подошел Жан Дериль.
— Алло, у телефона инспектор Каден из Тулузы. Я веду следствие об убийстве молодого человека, отец которого погиб во время октябрьских событий тысяча девятьсот шестьдесят первого года в Париже. Во Франции мало документов об этих событиях, по крайней мере доступных документов. Поэтому я хотел бы посмотреть фильм, снятый вами в то время.
— Это странно слышать — особенно от полиции… За истекшие двадцать лет я убедился в отсутствии интереса к таким пленкам со стороны французского правосудия. Могу предоставить их в ваше распоряжение. Давайте договоримся о времени.
— Прекрасно. Я на Северном вокзале. Следующий поезд в Брюссель в семнадцать сорок пять. Готов встретиться с вами сегодня же вечером.
— Ценю решительных людей, инспектор. Согласен. Мы снимаем эпизод на «блошином рынке», на площади Же де Баль, там и встретимся. А что именно вы хотели бы посмотреть? Тогда был смонтирован десятиминутный фильм с комментарием, который так никогда и не был показан. Наверное, ваш посол приложил к этому руку. В архиве у нас хранятся несмонтированные кадры на час.
— Монтаж меня не интересует. Буду вполне удовлетворен архивной пленкой. До скорого свидания на «блошином рынке».
Я добрался до Брюсселя через Турне и попал в центр развороченного города с бесконечными объездами и путаницей односторонних улиц. Казалось, город перенес землетрясение. Понадобился целый час, чтобы доехать до старых кварталов. Все магазины были закрыты, и создавалось впечатление, будто город находится в состоянии войны. Таксист сказал, что идет расширение вокзала. Он высадил меня на углу улицы Ренар. Площадь была окружена кордоном полиции, но достаточно было произнести имя Дериля, как меня пропустили. Я направился к телевизионному грузовику. Человек с седеющими волосами до плеч и в круглых очках в железной оправе посмотрел на меня выжидающе.
— У меня свидание с режиссером Дерилем.
— Вы попали в точку, инспектор. Это я. Подождите минуту, и я буду в вашем распоряжении. Мне нужно определить несколько планов для съемок.
Вернувшись к грузовику, где я его ждал, он продолжил:
— Вы не первый француз, интересующийся фильмом об алжирской демонстрации. Ваша разведывательная служба пыталась купить оригинал и копии у бельгийского управления радио и телевидения, но наша дирекция не согласилась. Думаю, что лица, отвечавшие за бойню, не очень хотели бы огласки… Если говорить правду, мы приехали в Париж не для того, чтобы снимать демонстрацию, а ради Жака Бреля[11]. Он давал концерты в «Олимпии». Помню, что артист начинал на другой день, но генеральную репетицию отменили.
Тем временем мы устроились в машине телевизионщиков. Дериль сел перед монитором. Вставил кассету.
— Я проверил: здесь ровно час семь минут. Если какой-то кадр привлечет ваше внимание, достаточно записать номер по счетчику, и мы сделаем вам несколько фотографий.
Изобразительный ряд был чудовищен. Первую часть снимали с автомашины, ехавшей по улицам. Плотные ряды озверевших ЦРС и жандармов громили безоружных перепуганных манифестантов. Отсутствие звука усиливало впечатление от сцен насилия. Внезапно машина остановилась и тихонько подъехала к тротуару. Широкое движение камеры, которую оператор держал в руке, позволило узнать квартал Ла Вилет. В кадре появилось черное пространство бассейна, где канал Урк соединяется с каналом Сен-Дени. Объектив внезапно задвигался, и оператор выделил группу мужчин, суетившихся на улице Корантен Кариу. Они направлялись к ограждению моста. Мокрые кожаные пальто и каски блестели под дождем. Вдруг они бросили в воду чье-то тело. Мне показалось, что я даже услышал всплеск воды. Затем бросили второе тело, третье… Одно и то же движение повторялось одиннадцать раз.
…Появился фасад кинотеатра «Рекс», рекламная афиша фильма «Пушки Наварина».
…Крупным планом возникло лицо молодой алжирки, тут же загороженное черной формой полицейского. Когда тот отодвинулся, на месте женщины стоял мужчина, на которого обрушилась дубинка. Угол съемки снова изменился. Часть экрана занял проигрыватель-автомат в кафе.
…Отряд жандармов окружил кучку демонстрантов. Автобусы парижского транспорта стояли подальше, у улицы Сантье. Туда грубо тащили алжирцев. Машины отъезжали одна за другой, набитые
