— Дай я тебя обниму, дорогой друг! — хохочет Дима и тянется, тянется, пытаясь поймать Падлу испепеляюще жгучими ладонями. Бородач отступает, спотыкается и, падая на спину, вскидывает руку в сторону парящей в воздухе ушанки. Снова с оглушительным грохотом молния бьет в Дибенко. На целый метр дымится вокруг него земля. Но он только весело смеется:
— Говорят, легкая ионизация полезна для здоровья!
— А как насчет легкой заморозки? — кричит Маньяк, и белое сияние охватывает кончики Шуркиных пальцев. Уже через миг морозное облако срывается с его ладоней, окутывая Дибенко плотной пеленой ледяных кристалликов. Молодец Шурик! Через свой «Клозет» таки протащил в «Лабиринт» убойную программку!
Белым инеем покрывается земляника на лугу, темнеет, безжизненно никнет листва на ближайшей березе. На целых две секунды кажется, что теперь уж с Дибенко покончено. Только развеивается морозное облако, лопается ледяная скорлупа, и снова перед нами его ехидная, осточертелая физиономия:
— Здорово! Это вроде контрастного душа! Обожаю закаливание!
Падла, уже успевший подскочить с земли, хватается за очки, моргает — и прямо из круглых стеклышек с ревом вылетают огненные шары. Оглушительные взрывы. Стена пламени на время скрывает от нас корчащуюся, опрокинутую навзничь фигуру Дибенко. Потом доносится его хриплый голос:
— Да будет тьма!
И в ту же секунду чернильно-густая темнота гасит краски и звуки. Только крохотные светляки бесшумно пролетают рядом — это продолжает работать мощное оружие Падлы.
— Да будет свет! — яростно орет Маньяк. И тьма покорно тает, мир вновь возвращается во всей полноте. Правда, это далеко не тот мир, что был вначале: дымится выгоревший луг, весь изрытый, будто артиллерийскими воронками; почернелые разбросанные головешки — все что осталось от рощи и беседки, в грязно-мутной кипящей воде озерца вверх лапами плавают обмасленные лебеди, а в сосновом бору на противоположном берегу бушует пожар. Плотные клубы дыма все гуще застилают бездонно-синее небо.
— Славно погуляли, — замечает Жирдяй.
Падла снимает и с жалостью рассматривает свои оплавленные очки. Бесценная его ушанка валяется рядом почти неузнаваемым черным комком. Из всего снаряжения у него остались нетронутыми только черные трусы по колено.
— Ничего не скажешь. Это было круто, — вдруг доносится откуда-то из-под земли противный голос. А через секунду из воронки выбирается на свет божий Дима Дибенко. Закопченный, в обгорелых лохмотьях вместо одежды, но, несмотря ни на что, все еще полный энергии и сарказма.
Падла выбрасывает очки и с сомнением щупает резинку трусов. Неужели и там у него — оружие? Представляю, что щас будет! Зрелище не для слабонервных!
Но уже в последний момент бородач вдруг останавливается. Он раздраженно косится куда-то в сторону. Я поворачиваю голову и обнаруживаю девчушку, нашу проводницу. Надо же, для своего возвращения она выбрала самое неподходящее время!
— Девочка, иди погуляй куда-нибудь! — бормочет Падла. — У нас тут мужской разговор!
Но упрямый ребенок торчит на месте, потрясенно озирая дикую картину разрушений. Да, хакерские схватки — не для неустойчивой детской психики. Маньяк подходит, смущенно покашливая, и мягко берет ее за руку:
— Пойдем, милая, вон там растут замечательные пирожки!
В следующую секунду происходит необъяснимое. Несколько молниеносных движений, легких, почти неуловимых касаний и Шурка корчится на земле, намертво прижатый тонкой ножкой в оранжевом сандалике. Изловчившись, Маньяк пытается подняться, но маленький детский кулачок в один удар вновь укладывает его на горелую траву.
— Это была она… — потрясенно бормочет Маньяк, уже не пытаясь освободиться. — В «Pampers and Snikers» — это была она!
Падла, неуверенно улыбаясь, осторожно подступает к девочке. Ближе, ближе… Чересчур близко. Вроде бы совсем безобидное мелькание розового кулачка, и массивный бородач валится рядом с Шуркой.
— У-уй, — стонет Падла, потирая челюсть. — Я узнаю эту руку!
Холод пробегает у нас по спинам. Выходит, Дибенко, или кто бы там он ни был — не более чем разменная фигура? А настоящий противник еще только начинает игру! Тогда когда и Маньяк, и Падла практически израсходовали боеприпасы!
— Ну что ты, милая, — вкрадчиво начинает Жирдяй, — будь хорошей девочкой…
Взгляд ребенка не обещает ему ничего хорошего, и, отбросив вежливость, толстяк свирепо бормочет:
— Получай, стерва!
Жирдяй выплевывает что-то. В первую секунду, мне кажется — обыкновенную вишневую косточку. Темная точка повисает в воздухе, и вдруг ни с того ни с сего начинается настоящий ураган. И в центре этого урагана, куда с ревом и свистом всасывается воздух, щепки и горелые листья, оказывается именно та штучка, которую я принял вначале за вишневую косточку. Падая ничком и вцепившись пальцами в почернелые остатки травы, осознаю, насколько поспешил с выводами. Скорее уж, Жирдяй сварганил портативную черную дыру. И по-моему, он здорово погорячился!
Пытаюсь ползти в сторону сада и чувствую, что ноги начинают отрываться от земли. Кто-то протягивает мне руку. Череп! Он успел зацепиться за яблоню. Хватаю его ладонь и оказываюсь подвешенным в воздухе. Подтягиваюсь, мертвой хваткой обнимаю толстую ветку. При этом неодолимая сила срывает с меня не зашнурованные омоновские ботинки. Оглядываюсь и успеваю заметить, как ботинки скрываются в чудовищной воронке вслед за Жирдяем. Вода из озера, камни, куски земли, не говоря уже о яблоках и апельсинах, — все это бешено вращается и бесследно исчезает в черной ненасытной утробе. Пространство вокруг искажается и сад встает вертикальной вздыбленной стеной, из которой то и дело вырываются, уносятся в ничто целые деревья…
Чувствую, и наша яблоня продержится недолго. Комья земли бьют меня по лицу, с хрустом выламываются наружу корни… Жирдяй, Жирдяй, что ж ты наделал!
Ураган нарастает, сквозь него едва разбираю крик Черепа. Треск! Конец нашему дереву! Падаем в жадно гудящую дыру. Вот и все!
— Ну хватит, пожалуй!
В следующую секунду я оказываюсь на земле. Рядом на зеленой (зеленой!) травке лежат и сидят, недоуменно хлопая глазами, остальные члены нашей лихой команды — не хватает только Доса. Все остальное — сад, роща, беседка и даже озеро с проплывающими лебедями — приняло первоначальный благостный вид. Дима Дибенко снова сидит в беседке и обедает, как ни в чем не бывало. А перед нами, скрестив руки на груди, стоит, облаченный в просторное кимоно… На всякий случай я протираю глаза. Круглое лицо, аккуратные усы, хитроватый монгольский прищур… Нет, не может быть! Писатель!
Последнее слово я невольно выкрикиваю вслух. Он смотрит в мою сторону и с усмешкой приглаживает короткий ежик черных волос:
— Да, писатель. Хотя я лично предпочитаю называться литератором. А вот вы кто?
— Как это кто? — недоумевающе бормочет Падла. — Мы… мы честные хакеры.
— А ведете себя как заурядные хулиганы, — укоризненно замечает Писатель-Литератор. — Обижаете ребенка.
Он нежно гладит по голове доставившую нам столько неприятностей девчушку, и это прелестное создание тычет в нашу сторону тонким пальчиком:
— Они — плохие дяди! Они тут все спалили, уничтожили и загадили!
— Подумаешь, слегка намусорили, — пожимает плечами Жирдяй. — Обычные издержки виртуального поединка. А вот вам следовало бы получше воспитывать ребенка. Никакого уважения к старшим.
— И за что же вас уважать? — иронично щурится Писатель.
— Как это за что!!! — аж подпрыгивает Жирдяй. — Да мы, можно сказать — душа
