голодающим эфиопским хакерам…
В это мгновение в глазах Писателя что-то вспыхивает, словно он вдруг вспомнил необыкновенно забавную вещь:
— Кстати, по-моему, самое время сбросить маскарадные костюмы!
Он взмахивает рукой, и все мы оказывается в удобных креслах. А спустя секунду окружающий мир с хрупким звоном осыпается сотнями сверкающих осколков.
— Ну их на фиг, эти фальшивые зеркала! — весело щурится Писатель.
Я моргаю. Похоже, ничего не изменилось? Нет, я не прав. У Шурки начисто исчезли бицепсы терминатора. Правда, Падла остался неизменен с головы до пят, но вот зато на месте Жирдяя… Фу-ты, неужели это и есть его истинный облик? Тощий, чуть сутуловатый парень со смущенной улыбкой. Никаких признаков избыточного веса, никаких намеков на привычную хамоватость в физиономии… А Дос? Не верю глазам: на месте мокрушника-рецидивиста со стальным взглядом — пацан лет пятнадцати, не больше! И ловко же он водил нас за нос! Вот только странно, что все почему-то смотрят не на него, а куда-то совсем в другую сторону… Я поворачиваюсь: что же там такое, еще более невероятное, чем эта последняя метаморфоза? И от изумления у меня начисто перехватывает дух:
— Ви… Ви… Ви… ка?!
— Леня, у тебя что, не только дип-склероз, но и заикание? — насмешливо спрашивает Вика, откинувшись на спинку того самого кресла, где еще пару секунд назад с каменной рожей восседал громила Череп.
— Так это была ты?! Все это время?!
— А что ты хотел? Чтобы я отпустила тебя одного в
Я сердито хмурюсь. Выставила меня в идиотском виде перед ребятами!
— Друзья мои, — ласково говорит Писатель, взглянув на циферблат часов. — По-моему, вам всем пора отдохнуть. Как-никак, столько времени в
- Погодите, мы ведь еще не обсудили детали, — спохватывается Падла.
— Не все сразу, — качает головой Литератор. — Силы вам еще понадобятся — завтра. И послезавтра. И целую вечность. — Он улыбается. — Поверьте, вечность вполне доступная и приятная штука.
В это мгновение в нем есть что-то от Будды.
— Только не забывайте о том, что
А сейчас он чем-то неуловимо смахивает на Чингисхана.
Писатель кивает нам на прощание, а девчушка хлопает в ладоши и…
Радужный калейдоскоп перед глазами.
Я стащил шлем. На экране уже была привычная дип-заставка: густая синь с фигуркой человека. Раньше мне казалось — он падает… Нет, все-таки летит.
Маньяк, сидевший рядом, широко зевнул и выключил ноутбук:
— А ведь уже темнеет…
И вправду за окном вечерело. На потускневшем небе загорались звезды.
Мы с Шуркой переглянулись и, не сговариваясь, отправились на кухню, сделать по глотку пива, хотя и не первосортного, но зато составляющего такой же неотъемлемый элемент реальности, как и вечерний город за окном. Мы молча пили, и с каждым холодным, горьковатым глотком расколотый мир обретал единство и гармонию. Сквозь призрачные дворцы Диптауна прорастали башни Кремля, и нарисованные бездонные ущелья вдруг просвечивали асфальтом московских улиц. Это было странное чувство. Наверное, такое же испытывают изгнанники, возвращаясь на Родину. Сколько же я был в изгнании? Года два, наверное. Как говорилось в старом фильме: это от милиции не убежишь, а от себя — запросто! Два года я был в бегах, и бедная Вика вполне могла бы оклеить город объявлениями:
Что же изменилось сейчас? Мы прошли «Лабиринт». Прошли вместе, сквозь страх и боль к надежде… Правда, настоящую боль довелось испытать не мне, а Маньяку и Падле. Девчушка постаралась… Тьфу ты, что из нее будет, когда она вырастет? В
Только много ли может изменить один день, много ли стоит надежда? Нет, врешь Писатель, не простая это программка, далеко не простая, и девчушка твоя, виртуальное чудо семи лет от роду, только кажется наивной…
Я вздрогнул — распахнулась входная дверь. Знакомые шаги. Вика вернулась.
— Ну, мне пора, — вдруг заторопился Маньяк.
На прощание он вежливо поцеловал ей руку, а мне подмигнул загадочно:
— Только не слишком растрачивай силы, дайвер…
Дверь захлопнулась, и мы с Викой остались наедине. Разве что компьютер, третьим лишним, все еще тихонько гудел в углу встроенным вентилятором и любопытно таращился зрачком монитора. Я нажал кнопку, экран погас. Теперь мы действительно одни…
Обернувшись к Вике, я заглянул в ее глаза и вдруг понял, что все мое недавнее раздражение куда-то улетучилось. Господи, какой же я был болван! Занудный болван! Я передернул плечами от отвращения к самому себе и вместо резких слов, каких-нибудь несколько минут назад готовых сорваться с языка, спросил со смущенной улыбкой:
— Старуха с запиской, это ведь тоже была ты?
Она кивнула, чуть насмешливо щурясь:
— Иногда ты удивительно предсказуем, Леня. Во всяком случае маршрут к ближайшему магазину у тебя не менялся года два…
— Просто я очень целеустремленный человек.
— Да уж, — сказала Вика, окидывая взглядом батарею пустых бутылок.
Я обнял ее:
— А тебе не было страшно, там в Лабиринте?
— Иногда, — вздохнула Вика, опуская глаза.
— Зачем же ты пошла, глупая? Ведь это могло быть опасно.
— А что поделаешь, если с тобой можно видеться только в
Я поцеловал ее в губы.
— Вика, Вика, ты — моя
Спустя три часа в полумраке спальни я прошептал:
— Знаешь что, милая… По-моему, мой дип-склероз проходит.
Она тихонько засмеялась.
Впереди была целая вечность.
Артем Прохоров
ОТРАЖЕНИЕ ФАЛЬШИВЫХ СЕРДЕЦ
Мы уже усвоили, что у каждой медали кроме лицевой стороны существует и оборотная. Но большинство забывает, что есть еще и ребро. Сколько я себя помню, у нас всегда идет война. Человечество слишком лакомый кусок, чтобы на него не позариться, и потому экспансия на Землю не прекращается никогда. И всякий раз этот кусок застревает у агрессора в глотке. Я знаю, в этом есть и моя заслуга. Сколько их уже было: камнеподобные монстры, фиолетовые лягушки, гуманоиды с вполне человеческим лицом, если не считать полного отсутствия глаз, они воспринимали электромагнитное излучение непосредственно кожей, полупрозрачные плазменные сфероиды, агрессивные, вооруженные с головы до кончика хвоста бурундуки… Наша задача — дать им отпор, и мы его даем. Иначе и быть не может.
Сколько я себя помню, я всегда был императором. Я всегда находился в этом полудворце- полубункере, всегда сидел на троне с хрустальными ступеньками, наблюдая за продвижениями войск, отдавая приказы и координируя направления ударов. Это моя работа, это моя жизнь и судьба. Я один из тех,
