очевидна: цианистый калий, а в роли преступника выступала сахарница. Взяли образцы для официальной экспертизы.
В момент убийства в библиотеке находилось шесть человек. Пятеро из них — студенты; они казались испуганными, смущенными, больными — в зависимости, я полагаю, от их характеров. Шестым был мужчина средних лет, причем нездешний, который говорил с немецким акцентом и вообще не имел никакого отношения к университету. Он казался испуганным, смущенным и больным — все сразу. Мой напарник Хэтуэй как раз выводил их из библиотеки. Один из студентов оторвался от группы и прошел мимо, даже не взглянув на меня. Сюзн бросилась ему навстречу и схватила за рукава повыше локтей.
— Пит, Пит!
Пит был скроен как игрок в американский футбол — вот только профиль у него был чрезмерно красив. Пит смотрел куда-то мимо девушки, а лицо расползалось, пока вся краса не потонула в гримасе тревоги и ужаса.
— Как же это Лолли… — сказал он хриплым сдавленным голосом. Сюзн ахнула.
— Не знаю… — она норовила поймать его взгляд. Он так ни разу и не взглянул на Сюзн, а смотрел куда-то через ее плечо. Тут он почувствовал руку Хэтуэя у себя на локте и позволил себя увести.
— Дружок? — спросил я.
Сюзн оторвала взгляд от уходящего студента.
— Что?
— Он ваш друг?
Она посмотрела на свои не находящие покоя руки.
— Мы встречались.
— Насколько это серьезно?
— Довольно серьезно, — прошептала она.
— А другую девушку он тоже знает? Он ведь назвал ее Лолли.
Она пожала плечами: — Ну…
— Давайте выразимся так: он ходил с ней гулять, да?
— Иногда.
— Серьезно?
— Откуда я знаю? — вспылила она.
— Успокойтесь, пожалуйста. Она ревновала его к вам?
— Что все это значит?
— Кто-то подсыпал цианистого калия в сахарницу и положил эту смесь только в одну чашку. Предположим, Луэлла-Мэри настолько приревновала, что решила попробовать вас отравить, чтобы никто не мешал ей гулять с вашим дружком Питом. И, предположим, она по ошибке сама взяла не ту чашку.
— Это безумие, — возразила Сюзн. — Луэлла-Мэри никогда бы такого не сделала.
Но ее губы превратились в тонкую ниточку, глаза блестели. И я никогда не обманываюсь, если слышу в чьем-то голосе нотки ненависти.
В библиотеку вошел профессор Родни. Он был первым, кого я встретил в этом здании, и я по- прежнему относился к нему с прохладцей.
— Миссис Неттлер у меня в кабинете, — сообщил он, появившись в библиотеке. — Видимо, она услышала о случившемся по радио и сразу же явилась. Она очень взволнована. Побеседуете с ней? — В его устах это прозвучало как приказание.
— Приведите ее, профессор. — Я постарался, чтобы это прозвучало как разрешение.
Миссис Неттлер, что типично для пожилых дам, не знала, как себя держать. После того как она заглянула во внутреннюю комнату, она мешком опустилась в кресло и расплакалась.
— Я и сама пила здесь чай, — простонала она. — Это могла оказаться и…
Я произнес тихо и как мог успокаивающе:
— Когда вы пили здесь чай, миссис Неттлер? Она повернулась в кресле, подняла глаза.
— Господи… Господи… да, по-моему, в самом начале второго. Помню еще, что предложила чашечку профессору Родни. Пошел ведь как раз второй час, правда, профессор Родни?
На лице профессора промелькнула тень недовольства. Он сказал мне:
— Я забежал сюда на минутку, чтобы навести одну справочку. Миссис Неттлер действительно предложила мне чашку чаю. Но я был слишком занят, чтобы принять приглашение или заметить точное время.
Я хмыкнул и снова повернулся к старушке:
— Вы пьете с сахаром, миссис Неттлер?
Она кивнула и снова расплакалась. Подождав, я спросил:
— А вы не заметили, в каком состоянии была сахарница?
— Она была… она была… — неожиданно удивившись этому вопросу, она вскочила на ноги. — Она была пуста. Я сама насыпала из двухфунтовой коробочки сахарного песку, помню еще, сказала, что, когда бы мне ни захотелось сахару, его не оказывается, и пожалела, что девочки… — Она снова расплакалась, употребив слово «девочки».
Очевидно, между часом и двумя кто-то опорожнил сахарницу, а затем насыпал немного сахару, тщательно подмешав туда отраву.
Возможно, появление миссис Неттлер вернуло Сюзн обычную строгость библиотекаря, потому что, когда Хэтуэй потянулся за сигарой — спичку он уже зажег, — девушка сказала:
— В библиотеке не курят, сэр.
Хэтуэй так удивился, что задул спичку, а сигару сунул обратно в карман. Девушка быстро прошла к одному из длинных столов и протянула руку за большим раскрытым томом, но Хэтуэй опередил ее:
— Что это вы хотите сделать, мисс? Она удивилась:
— Поставить книгу обратно на полку.
— Зачем? А что это? — Он взглянул на раскрытую страницу. К тому времени я тоже уже оказался у стола. Я заглянул через его плечо. Книга была немецкая. Я не читаю на этом языке, но узнаю его, когда вижу тексты. Шрифт был мелкий, страница пестрела какими-то геометрическими фигурами и разрозненными строчками букв. Тут и моих познаний хватило, чтобы догадаться, что это химические формулы. Заложив страницу пальцем, я закрыл книгу и посмотрел на корешок.
— Это том Байлштайна, — сказал профессор совершенно невыразительным голосом, будто стоял на кафедре с указкой и мелом в руках. — Нечто вроде энциклопедии органических соединений. Тут их перечислено несколько сотен тысяч.
— В этой книге? — спросил Хэтуэй.
Профессор похлопал книгу этаким дружеским жестом.
— Берясь за какое-нибудь неизвестное вещество, — сказал он, — не мешает сперва справиться о нем у Байлштайна. У него вы найдете способы приготовления этого вещества, его свойства, справочную литературу и все такое прочее. Вещества выстроены по ясной, но не сразу заметной логической системе. В своем курсе по органическому синтезу я отвожу несколько лекций методике нахождения того или иного вещества в любом из этих шестидесяти томов.
Я пришел туда вовсе не для того, чтобы изучать органический синтез, и резко сказал:
— Профессор, я хочу побеседовать с вами в вашей лаборатории.
И вот я стою, держа в руках фунт цианистого калия и понимая, что всяк, кому не лень, мог взять любое его количество, просто попросив, а то и без всякого спросу. А профессор задумчиво говорит:
— Их называли «Библиотечные двойняшки». Я кивнул:
— Ну и что?
— А только то, что это доказывает, сколь поверхностны суждения большинства людей. В них не было совершенно ничего похожего, кроме волос и глаз. Вы, наверное, полагаете, что умершая девушка сама замышляла убийство?
Я пока не собирался высказывать свои мысли вслух.
— А вы разве так не думаете? — спросил я.
— Нет. Она не была способна на такое. Она исполняла свои обязанности с неизменной вежливостью и готовностью помочь. Кроме того, с чего бы вдруг ей это делать?
