ничего не брал. Нет у меня!
— А ведь и правда нет, — осмотрел карманы задержанного Дмитрий Иванович. — Куда дел?
— Вы сыскари, вот и ищите… — хмыкнул задержанный.
— Я знаю, — сказал Константин, — вниз он все барахло с балкона выкинул, на крышу хозмага. Сейчас нам еще туда слазить придется.
«Халат» с изумлением посмотрел на эксперта.
— Не зря я тебе украшения навесил, очкарик, далеко пойдешь.
— А ему это ни к чему, — вступился за Константина следователь, — он тут недалеко живет. Двигай ногами, специалист, к машине…
— «Брест-7», «Брест-7», как, меня слышите, прием… — зашуршала рация. Голос дежурного, прорываясь сквозь эфирные шумы, вызывал группу. — «Брест», где находитесь?
Следователь, прижав к груди дипломат, взял с пульта трубку:
— Сто седьмой, я «Брест», следуем на базу…
В хвостовом отсеке машины, за небольшим стеклом, маячила растрепанная шевелюра задержанного.
— Слушай, Валера, а почему Грэй вышел на остановку, а не в квартиру пошел? — спросил следователь кинолога.
— Тут, понимаете, какое дело… — виновато произнес тот. — Дверь из прихожей в комнату была прикрыта, и я не стал ее трогать. Следы могли быть. А собака взяла след прямо из прихожей… Только спутала, вместо пути отхода взяла встречный. Так бывает. След-то свежий, пахнет хорошо. Может быть, и дождь помешал.
— Костя, ты жив еще? — повернулся с переднего сиденья следователь. — А чего это ты там у балкона изъял? Мне чего с этим гербарием делать? Банный лист какой-то… Разъясни, я что-то не понял.
— Этот «гербарий», как ты его назвал, и решил, между прочим, все… — с оттенком легкой иронии произнес Снегирев. Он не выносил пренебрежительного отношения к криминалистике. — На нем, таком маленьком, сверху оказалась крохотная пришлепочка грязи. А на пришлепочке этой отлично виден узор каблука — «мелкая сеточка» и гвоздик без шляпки, который листик этот к каблуку пришпилил. Этот гвоздик уже месяца полтора перед глазами стоит. Полагаю, задержанный расскажет тебе на днях еще как минимум о шести квартирах, что у тебя повисли…
— Ну а пуговицу привязал?
— С ней разговор особый… Ты меня не торопи. Процессуальные сроки еще не вышли.
— Понятно. А с чего это так резко переориентировался на другую квартиру? Профессиональная догадливость или случайность?
— Скорее закономерность, помноженная на «ненастойчивость» моей супруги…
— Не понял!
— Понимаешь, носки шерстяные я не надел. Она настаивала, а я не послушался. Потом, работая в комнате, заметил, что стало холодно. Штора-то задвинута была…
— А там и верно прохладно было, — протянул Корсаков. — А как ты догадался про золотишко?
— Времени у него было в обрез. Соседка его спугнула, когда решила хозяйку позвать. Он поспешил через балкон в сорок первую. Выйти побоялся, видимо, думал, что она не одна…
— А она и была не одна, — дополнил оперуполномоченный, — а с таксистом, который с ночной смены пришел.
— Ну, так вот: когда он на балконе был, решил от всего избавиться. На балконе — обратили внимание — бумага оберточная лежит? Оторвал он кусок бумаги, «металл» похищенный завернул в нее и вниз швырнул. А там крыша хозмага. Убирают крышу, видимо, редко, от случая к случаю. Следовательно, при удачном исходе дел дня через два-три он мог все оттуда спокойно забрать… Ход туда более или менее свободный, хочешь — по пожарной лестнице, хочешь — по крыше стоящей у магазина телефонной будки. В общем, это его проблемы.
Константин осторожно дотронулся до губы, приложил к ней носовой платок. Кровь уже не сочилась, но боль еще не отпускала.
«Горел мой субботний вечер. Работы много — один выезд и сразу три экспертизы: дактилоскопическая и две трасологические. Жаль, пуговицу не привязать. Не отсюда она! А еще бумага… Надо доказать, что остаток ее, лежавший на балконе, и кусок, в который золотишко было завернуто и на крышу выброшено, раньше одно целое составляли».
— Слушай, а когда Дима… — долетел до Снегирева ироничный голос следователя, — через балкон перегнулся, смотрю и глазам своим не верю. Чувствую, сейчас что-то произойдет — и точно. Штаниной за крюк зацепился. Такой треск стоял!
В машине раздался взрыв хохота. Смеялись все, даже пострадавший в этой ситуации оперуполномоченный, Дмитрий Иванович, брюки которого и на самом деле были временно скреплены двумя «взятыми под расписку» английскими булавками.
«Вот развеселились, черти», — усмехнулся Константин, поддавшись общему настроению, и посмотрел на часы.
Время, неумолимо стекающее по стрелкам, уходило в прошлое.
Вот и прошли еще три часа. Три часа работы из двадцати четырех, отпущенных по строгому графику дежурства оперативной группе. Пусть говорят, что они полны тревог или опасностей… Самое главное — сутки дежурства вмещают в себя уйму сомнений… Каждую минуту рождаются версии, умирают гипотезы, а доказать «теорему» бывает очень трудно! Такая уж это работа. Обычная. Как у всех…
ЭКСПЕРТИЗА
От произведений, написанных на милицейском материале, традиционно ждут приключенческой романтики. Криминалистика — это производство, поточная линия, конвейер. Каждая лаборатория — милицейский цех, в котором работают инженеры, юристы, химики и даже пищевики и медики. Эти люди почти никогда не видят преступников, им незнакомы погони и перестрелки. Эти люди любят свою профессию, но любят совсем иначе, нежели несколько лет назад. Криминалисты — производственники в достижении истины в полном смысле этого достаточного неуклюжего слова…
А приключения? Хорошо, если бы их было меньше!
Солнечный луч скользнул по свежей зелени тополя и уперся в серую ткань пиджака. Точнее, когда-то она была серой, в диагональную полоску «елочкой», а теперь ее цвет стал каким-то неопределенным белесым.
Шов на спине треснул, и из прорехи высовывался ватин. Пиджак принадлежал заросшему щетиной мужчине в нахлобученной до самых бровей ушанке. Суковатой палкой он вяло ковырял в урне.
Что и говорить, Кислюкову сегодня не везло. Обычно вставал ни свет ни заря со своего продавленного дивана, хлебнув наскоро холодного чая, пахнувшего железом от старого, видавшего виды чайника с потрескавшейся эмалью, он к девяти утра успевал пройти привычный маршрут. Удача всегда сопутствовала ему — десяток-другой бутылок с ароматами прошедшего чужого веселья позвякивали в рюкзачке.
Сегодня он не набрал и десятка. «Пить, что ль, стали меньше, — грустно рассуждал он. — Так ведь нет… Только что по улицам не болтаются, а очередь каждый день стоит… Большая очередь! А раз покупают, то и должны бросать, по подъездам оставлять… Подъезды — золотое дно. Жильцы молчат — стыдятся перед соседями свою принципиальность показывать, пьющих из домов выгонять, а милиции с улицы не видать ни черта… Особенно если эти друзья, скажем, на второй или третий этаж поднимутся.
